Предложения в которых упоминается "историки философии"
Философы, историки философии, историки культуры, писатели, обществоведы, биографы или библиографы, или просто люди — кто определяет, что такое философия?
Если вопрос о смерти заставляет историка философии переквалифицировать религиозную философию в атеистическую, нетрудно представить себе, какие радикальные последствия могут иметь размышления над этим вопросом в сфере искусства.
Именно эти особенности значительно затрудняют «определение его места», возможность подогнать его под ту или другую классификацию, с определением «субъективист», «материалист», «реалист» и тому подобное, которые историки философии так любят использовать.
Это был в высшей степени плодовитый и в своё время, как историк философии, высоко ценимый писатель, который — так характеризует правильно сын научное положение отца — «в своём ясно рассудительном образе мыслей стал, конечно, в резкую оппозицию к гегелевской философии и поэтому являлся для её учеников как представитель отжитой точки зрения».
Хотя этот период более интересен для историка литературы, чем для историка философии, но основные черты русского миросозерцания и в нём уже проявляются.
По очень распространённому среди историков философии мнению, божество не играет никакой существенной роли в лейбницевой системе и автор «Монадологии» и «Начала природы и благодати» мог бы свободно обойтись без этого добавочного понятия, оставленного в наследие от средних веков.
Историк философии сегодня имеет две задачи: во-первых, работа с оригинальными текстами, во-вторых, работа с традицией интерпретаций.
Францев, замечу попутно, был фигурой почти легендарной — рафинированный интеллигент, что среди людей этого ранга становилось явлением всё более редким, видный ученый-египтолог и историк философии — и в то же время человек, уверенно чувствующий себя в политике.
И можно было бы, пожалуй, сожалеть, что он не стал вполне историком философии.
Историки философии чувствуют, что предмет их более походит на историю литературы, чем на историю науки, они превращают его в историю духовного развития человечества, связывают с общей историей культуры.
Этот и тому подобные факты представляют впрочем больший интерес для историка литературы, чем для историка философии.
Картезианская система, по традиционному объяснению историков философии, изобилует противоречиями, которые и предопределили фатальным образом её дальнейшее развитие.
Историки философии отводят слишком много места детальному изложению произведений различных «фабрикаторов систем», перекраивающих, а чаще калечащих идеи немногих светочей философии, — в то же время или совершенно опускают эту великую страницу в истории духа, или посвящают восточной философии краткие и безжизненные очерки, столь же далёкие от действительного величия творений восточной мудрости, как далёка фотография неба от его живой, бездонной шири и глуби.
Но дело в том, что невероятное разнообразие философских направлений складывается не из-за того, что философы не могут обнаружить никакого единства, а во многом из-за того, что историки философии, то есть принципиальные не-философы, не в силах понять единство всечеловеческой мысли, её единое мировое движение и задним числом характеризуют историю философии как таковую в терминах разнообразия и несводимости, раскрашивая её разными красками философских традиций, направлений и систем.
Соловьёв как историк философии.
Возникает тенденция к историозации философии науки, в связи с чем соотношение философии науки и истории науки выдвигается в число центральных проблем, позволяющих понять, что даёт историку философия науки, а методологу — история науки, как соотносятся историческая и методологическая реконструкция развития науки.
Хотя историки философии и по сегодняшний день спорят об истинном значении этого тезиса — значит ли он, что всё есть число в онтологическом смысле, или же смысл его состоял в том, что все закономерности в природе могут быть выражены через число, в духе современной физики.
Древнегреческий писатель, один из первых историков философии.
Они приобретают актуальность для историков, непосредственно работающих с эмпирической тканью истории, выявляющих новые наиболее эффективные методы исторического исследования; историков философии, интересующихся динамикой самих идей; филологов, стремящихся переосмыслить историческое движение языковых структур и семантических универсалий; психологов, пытающихся актуализировать поворот от «догматической теории деятельности» к проблемному исследованию сознания, личности, души и духа; философов-методологов, ищущих нетривиальные подходы к проблеме социокультурной обусловленности когнитивных процессов.
Предлагается даже называть последних «философоведами», так как квалификация «философ» в дипломе не отражает истинной профессиональной сути обладателя диплома, который в принципе является историком философии, её преподавателем, а не философом как таковым.
Ведь на самом деле, философ может и не быть преподавателем философии или историком философии, а преподаватель философии, в свою очередь, может не быть философом.
Однако парадоксальным образом и по той же самой причине историки философии оставались пленниками того, что можно условно назвать текстологическим подходом.
Причём историки философии представляли собой наиболее продвинутую и далёкую от марксистского догматизма часть философского сообщества советских времён.
Нечего и говорить, что «большая» история оставалась для историков философии чем-то далёким, малопонятным и ненужным.
Чтобы исправить положение, необходимо прежде всего сделать доступным для историков философии, преподавателей и студентов сам текст трактата «Метафизические рассуждения».
Большинство историков философии считают их заимствованными из орфизма.
Кроме этого произведения, важное место в его творчестве историки философии приписывают труду под названием «Антилогия», в котором, как считается, описывались методы проведения дискуссий софистами.
Историки философии утверждают, что начало современной философии относится к тридцатым годам XIX века.
Представляется, что историки философии в погоне за изображением уже достигнутых тем или иным выдающимся мыслителем блестящих результатов нередко упускают из виду удивительный по своей таинственности и значимости процесс становления философского ума и философских идей, который, кстати, может особенно интересовать и даже интриговать молодых людей, намечающих для себя перспективу вхождения в мир культуры, науки, философии.
Желательно также, чтобы историк философии имел некоторое представление о философе как о человеке (конечно же знать всё обо всех мыслителях невозможно).
Словом, специалисту необходимо иметь обширные знания; однако если он хочет стать настоящим историком философии, то он не должен забывать о главном — умении проникнуться духом изучаемой философии, чтобы подарить ей вторую жизнь в своих книгах и лекциях.
Если бы доктрины пифагорейцев ограничивались только этим, то они могли бы вызвать интерес разве что у историков религии, но никак не у историков философии.
С точки зрения метафизических историков философии, философия представляет самостоятельную, обособленную область мышления, не имеющую ничего общего с наукой, — ни по методу, ни по задачам.
Многообразие философских учений, их конфронтация друг с другом, которая удручала и удручает многих философов и историков философии, не порок философии, не свидетельство её бессилия решать ею же поставленные вопросы.
Реальные софисты были, естественно, сложнее, и это обосновано историками философии и педагогики.
Многие историки философии показывали наличие абсолютных разрывов.
Именно здесь историк философии, в особенности философии в её отношении к христианской мысли, сталкивается с важной и даже насущной задачей.
Историк философии должен ориентироваться на установление предметной области значений того понятийно-терминологического аппарата, который был создан индийскими мыслителями прежде всего для теоретической интерпретации изменённых состояний сознания.
Требование, чтобы историк философии не имел собственной системы, ничего не привносил от себя и не произносил суда над излагаемыми им учениями, кажется на первый взгляд вполне правильным.
Историки могут использовать социальную философию как методологию при изучении конкретных социально-исторических организмов, культур разных народов и этносов.
При этом, как правило, подразумевается, что никакой особенной русской философии не может быть, а славянофил философствующий — уже западник, и дважды западник потому, что он ещё и историк.
Но вот современные историки «разрываются» как старые мехи, когда читают о нём в современниках, как завершителя всей греческой философии.
С XIX века европейская философия открыла в существе своего дела, дела первой философии (онтологии), историческое измерение, но труд историка, погружённого в факты, кажется, крайне далёк от конструкций спекулятивного ума.
Возможно, отношение историков к самой концепции было менее сочувственным, чем у её авторов-философов, и если считается, что философия в XIX в.
И в философии нужны переводчики, историки, аналитики, интерпретаторы и комментаторы, нужны люди, обладающие «техникой мышления».
Далее следует отметить, что немалое внимание уделили античному скептицизму немецкие историки и филологи второй половины XIX — начала XX века, внёсшие значительный вклад в изучение древнего скептицизма и вообще античной философии.
Собираясь стать историком, он был настроен на то, чтобы «философией проверить историю».
Проблема отношения каппадокийцев к философии, учёности и культуре рассматривалась и философами, и богословами, и историками педагогики как науки.
Следовательно, если мы хотим обнаружить принципиальные отличия славянофильства от западной философии, то их придётся искать глубже, гораздо системнее и к тому же в пространствах, пока ещё не освоенных нашими «чистыми» историками.
Методология зависит от мировоззрения историка и поэтому тесно связана, прямо или опосредованно, с различными сферами общественной мысли — философией, политэкономией, социологией, политологией, с уровнем культурного развития общества в целом.
Ту же картину рисуют историки каждого искусства и науки а также политической экономии и философии.
На что сам и отвечал: философия, беспристрастие, государственные мысли историка, догадливость, живость воображения, никакого предрассудка любимой мысли и свобода.
Гердера, величайшего немецкого философа, историка XVIII века, первого «народоведа» Европы, издавшего свой фундаментальный труд «Идеи к философии истории человечества».
Но настоящее социальной философии существенно шире, чем настоящее историка.
Более двух тысячелетий многочисленные историки науки и философии воспринимали её как вполне правдоподобный факт.