Предложения в которых упоминается "подобные описания"
Так как подобные описания не могут внушить никакого доверия, я решился либо опровергать вымыслы этих господ, либо сообщать моим читателям всё то, о чем им неугодно было говорить.
Однако позднее было решено, что подобных описаний и так более чем достаточно и по большому счёту без описания формального комплекса (куда поворачиваться, куда ставить ногу и что делать руками) вполне можно обойтись.
Несмотря на подобное описание, которое вызывает больше вопросов, чем даёт ответов, всё же можно предположить, что просветление — это потрясающее достижение.
Подобное описание необходимо, потому что истина неисчерпаема. Православное богословие всегда является апофатическим богословием.
Леди вскакивает, вбегает испуганный слуга... Но к чему продолжать подобное описание?
Кроме того, при подобном описании часто упускаются важнейшие детали, без которых нельзя правильно определить, к какому типу следует отнести данную модель.
Добавим ещё, что при подобном описании часто упускаются весьма существенные «детали».
Подобных описаний и свидетельств было немало.
— И, повторюсь, даже если, когда-нибудь подобного описания мужчина и появится на твоём горизонте... Заставлять выходить за него замуж никто не будет.
Все подобные описания людей и предметов составители апокрифов использовали тоже ради впечатляющей выразительности, но не страшности.
Подобное описание мало подходит к реальной жизни, а напоминает, скорее, поиск идеала: таким менеджер должен, но не может быть в реальности.
Несколько страниц подобных описаний заканчиваются словами, что это всё и есть неформальная экономика -LSB- Thomas, 1992 -RSB-.
Пример подобного описания (конфигуратора целей) приведён на рис.
Больше подобных описаний в египетской истории не встречается.
Однако подобное описание не вполне корректно.
В то же время она напоминает, что подобное описание нельзя считать незыблемым, определённым раз и навсегда.
Вскоре подобное описание начинает использоваться и для объяснения поведения.
Есть подобные описания земляных бань, существовавших ещё в начале X века.
А мужчина, стоявший перед ней сейчас, не очень подходил под подобное описание — приятный голос, спокойная поза, глубокие... невыразимо глубокие глаза.
Подобными описаниями начинаются каждый из тридцати очерков, повествуя о том, как описываемые люди ведут себя, какие поступки совершают.
Она подкупает стремлением к подобному описанию событий, насыщенностью бытовыми подробностями.
Да и фантазия почему-то отказалась работать с подобным описанием: мужчины, что с них взять, если дело касается их игрушек, становятся такими зану-удами.
Ведь как мне было известно из подобных описаний, всё происходившее означало, что я умер.
Подобное описание хорошо для книг, но в реальной жизни только мешает.
Вполне может оказаться, что нет ничего нового и интересного в высказываниях автора, что подобных описаний уже великое множество.
Он допускал применение уголовного закона по аналогии, что мотивировалось стремлением избегать подобных описаний составов преступления.
Подобные описания — не более чем метафоры и могут привести к нелепым выводам.
Предлагаю на подобное описание посмотреть не со стороны курьёза былинного языка, а по существу.
Предлагаю на подобное описание посмотреть не со стороны курьёза былинного языка, а по существу.
Фактически, именно так можно описать работу нашего сознания, но многим подобное описание не по душе.
Ясно, что подобные описания строятся на использовании значительно более сложных представлений о длине и ширине, нежели представление о точке.
Подобные описания также имеют по необходимости комплексный характер.
Даже если подобное описание сражений мусульман кажется обычной исторической ошибкой, именно эта искажённая историография, которую следуют называть умышленной исторической ошибкой, в течение одного столетия сумела представить ислам в том образе, который породил исламофобию.
Подобное описание достоинств юной леди принято дополнять ценными сведениями о том, насколько она успела развить свои природные дарования занятиями с гувернанткой, учителями музыки, рисования и французского языка.
Меня немало позабавило подобное описание психологии публики, с которой приходится сталкиваться художнику, но, по правде сказать, это изрядно усилило горечь роденовской иронии.
Не могу, да и вряд ли сумею хорошенько описать все каждодневные случаи, когда наша гордыня, наши привычки и природные склонности вступали в схватку с необходимостью: один раз я уже вкратце обрисовала такое падение, но множить подобные описания... на это у меня не хватило бы смелости и сил.
Сложность подобного описания усугубляется тем, что наряду с живой и неживой природой в социуме человек цивилизованного общества объективно включён как элемент в различные системы техноценоза: технических средств и искусственных условий деятельности и жизни, которые приобрели в условиях существования и развития объективного мира значение и качества «третьей природы», то есть неотъемлемой составной части человеческого бытия.
Правда, подобное описание применимо только к тем случаям, когда кошку гладят по направлению роста шерсти, а если поступить наоборот, она рассердится и может даже оцарапать.
Некоторые девушки отнеслись серьёзно, а некоторые — просто представляли, как вся наша честная компания будет ржать, надрывая животы над подобным описанием, не пойми кого.
Такое восприятие себя в пространстве, как у пушкинского героя в «Бесах», — над оврагом-пропастью, словно на краю преисподней, — а также его особое восприятие себя во времени — на грани дня и ночи — роднит подобное описание с чисто мифическим построением.
Однако собственно сам процесс и его формульно-схематическое, и понятийно-аналитическое, подобное описанию товарного производства, не даётся по всё той же причине, — необходимости «выхода за рамки анализа товара».
Несмотря на частные вариации, приблизительно по такой схеме описывается множество эпических поединков; и хотя своим единообразием подобные описания обязаны нормам устного творчества с его «принудительным» арсеналом тем и формул, это единообразие создаёт и известный эстетический эффект: в значительной мере лишённые индивидуальных характеристик, поединки сливаются в восприятии читателя в обобщённый образ великой эпической битвы.
Да, я твёрдо уверен, чистый роман (а в искусстве, как и повсюду, для меня важна одна чистота) не должен заниматься подобным описанием, как не занимается им драма.
Андре Жид, Фальшивомонетчики, 1925
Несмотря на частные вариации, приблизительно по такой схеме описывается множество эпических поединков; и хотя своим единообразием подобные описания обязаны нормам устного творчества с его «принудительным» арсеналом тем и формул, это единообразие создаёт и известный эстетический эффект: в значительной мере лишённые индивидуальных характеристик, поединки сливаются в восприятии читателя в обобщённый образ великой эпической битвы.
Именно в процесс такой распаковки активно вмешивается эгрегориальная среда, давая свои коды и шифры, и через это порой делает ценность совершенно неузнаваемой в подобном описании.
Даже если в подобных описаниях и допускается, что у советского субъекта могла иметься собственная воля, голос этого субъекта всё равно во внимание не принимается, поскольку из-за притеснений и страха этот голос якобы не может считаться истинным.