Предложения в которых упоминается "лингвистический поворот"
Если антропологический поворот осуществлялся в рамках критико-антропологической программы, то лингвистический поворот характерен для всей современной западной философии.
Морриса и представителей логического позитивизма вызвали тот «лингвистический поворот» в философии XX столетия, благодаря которому сформировалась целая новая область знания — философия языка.
Со времени лингвистического поворота стало ясно, что человеческая мысль редко выходит за пределы языковых игр.
Выготского, которых считают «отцами» «лингвистического поворота» и «когнитивной революции».
Как уже отмечалось выше, лингвистический поворот, осуществлённый философией в XX в., означал смену парадигмы — переход от философии сознания к философии языка.
По мнению философов, лингвистический поворот в философии и гуманитарных науках в целом до сих пор не закончился.
Подобный «лингвистический поворот» вполне соответствует основным принципам философского априоризма.
Работоспособность данных техник продемонстрирована исследованиями периода «лингвистического поворота» и ориентальными дебатами.
Да, лингвистический поворот представляет собой «мега» — поворот или даже революционную смену парадигм.
Кажется, что после лингвистического поворота образовалось разветвление дискурсивного спектра, не ориентированное главным образом на повороты.
Лингвистическому повороту здесь намеренно не посвящается отдельной главы.
Лингвистический поворот уходит корнями в философию языка.
Лингвистический поворот означает: осознание (основанной на языке) конструктивистского характера реальности.
Главным образом поле этих категорий пошатнуло всемогущество лингвистического поворота.
Лишь с их помощью можно преодолеть фиксацию на старых рельсах лингвистического поворота.
Однако благодаря проникновению в постколониальную теорию лингвистического поворота эта ангажированность сама всё сильнее теряла свои позиции.
Другие «повороты» также создают плодотворные ответвления и смежные пути исследований, отступая от лингвистического поворота.
Уже только поэтому культурный анализ способен благодаря пространству преодолеть узость лингвистического поворота.
Однако не стоит поспешно относить его к «лингвистическому повороту».
Модификация понятия текста в интерпретативном повороте знаменует своего рода литературное смещение акцентов лингвистического поворота.
Это «было» — метафизика, история философии, культуры и человечества в течение более двух тысяч лет — до «лингвистического поворота».
Она учитывает субъективность действующих лиц истории, старается избавиться от «реификации исследовательских категорий», понимая, что они не более чем конструкты, учитывает перформативный характер дискурса и отдаёт себе отчёт в достижениях «лингвистического поворота».
Несколько упрощая, можно сказать, что суть «лингвистического поворота» состояла в переходе от «говорения» о реальности к «говорению о говорении».
Лингвистический поворот в исторической науке возник в условиях, когда недостаточность традиционных методологий исторического изучения выявилась особенно рельефно, но возможности его использования в исторической науке показали ограниченность области своего применения.
Своеобразной точкой невозврата, обозначившей радикальную смену парадигмы, стали «лингвистический поворот» в философии и «когнитивная революция» в психологии.
По аналогии с «лингвистическим поворотом» и «когнитивной революцией» грядущие перемены можно было бы назвать «нейрофизиологическим переворотом» в науке о мышлении: неизбежно и даже вынужденно мы увидим предмет своего исследования радикально другим.
Но если антропологический поворот происходит в историческом познании, то следующий непосредственно за ним лингвистический поворот, фундированный неопозитивизмом и аналитической философией, затрагивает всю сферу науки и разворачивает научное знание в сторону гуманитаристики.
Таким образом, аналитическая метафизика оказывается в такой же мере затронутой «лингвистическим поворотом», как и все другие области исследования в аналитической философии.
Соответственно все научные и философские проблемы переводятся в сферу языка и решаются на основе анализа его средств и выражений (так называемый лингвистический поворот, или языковая революция).
Иначе говоря, осуществление «лингвистического поворота» позволит перевести философские проблемы, в частности вопросы нравственного характера, в сферу языка и решать их на основе анализа языковых средств.
К тому же характерные для них смещения точек зрения лишают авторитета и сам лингвистический поворот, так как все они уводят от языковой и текстуальной нагруженности культурного анализа, от господства репрезентации, пустой автореферентности и «грамматики» поведения.
Именно богатый спектр новых фокусировок открывает широкие горизонты перед наукой о культуре после лингвистического поворота: на передний план выходят самотолкование и инсценировка, телесность и действие, а также политика социальных и межкультурных различий с практиками их перевода и преодоления, кроме того — визуальное понимание, восприятие образов и различные культуры взгляда, равно как и пространственность и соотношение пространства и социального действия, наконец, даже неотъемлемая материальность опыта и истории.
Влияние лингвистического поворота распространилось далеко за пределы философии языка, транслировав идею о языковой зависимости и процессуальности текста и репрезентации как условиях познания в другие гуманитарные науки, а позже и в науки о культуре.
Решающим оказывается категорический отход лингвистического поворота от позитивизма, до 1960-х годов сводившего познание действительности к количественно выражаемым данным.
Это осознание языковой обусловленности и возможности опыта, а также исторических высказываний и «повествований» привело к тому, что лингвистический поворот сформировался в историографии главным образом как «нарративный поворот».
Одна эта перспектива выводит лингвистический поворот на новый уровень культурологического дискурса, освобождая его от однобокой фиксации на структуре языка (langue) и фокусируя больше внимания на недооцениваемой линии языкового события, актуальной речи, коммуникации и перформатива (parole).
Они постепенно возвращают те измерения культуры, жизненного мира, истории и прежде всего действий, которые были выключены, вытеснены языковой узостью лингвистического поворота.
До сих пор самым общим образом провозглашается или порицается господство лингвистического поворота, слышны даже разговоры о «призраке лингвистического поворота», блуждающем в виде дискурс-анализа и будоражащем науки о культуре.
При этом отдельные «повороты» формируют собственные подходы, позволяющие по-новому расставлять акценты в лингвистическом повороте, изменять и трансформировать его, и неустанно дают исследованиям новые ориентиры.
Одно из первых своих испытаний лингвистический поворот, без сомнения, прошёл в рамках интерпретативного поворота, который в 1970-е годы совершила американская культурная антропология.
Его «семиотическое понимание культуры» и метафора «культуры как текста» олицетворяли собой в науках о культуре и обществе 1970-х годов разновидность лингвистического поворота.
Телесность и невербальные сферы действия выдвигаются на передний план так же, как и пристальное внимание к историческим акторам, конфликтам, трансгрессиям и культурным диверсиям, — иными словами, происходит обращение к категориям, отсутствовавшим в сложившемся после лингвистического поворота дискурсном пространстве.
Уже этому повороту удаётся наделить перформативность, опыт и практику качествами исторических категорий, тем самым вытеснив основанную на языке и тексте «грамматику действия» как следствие лингвистического поворота.
Связанные с этим прагматико-методологические сближения со сценариями интеркультурности между тем уже давно не идут центральной дорогой лингвистического поворота.
Всё указывает на то, что лингвистический поворот пополняется отдельными «поворотами», что в происходящем поворот за поворотом процессе трансформации он изменяется и несомненно ослабляется.
Потому что, в противовес структуралистской эмансипации языковой системы в лингвистическом повороте, активное внимание теперь переключилось на язык как коммуникативное взаимодействие и, соответственно, на интерпретативные действия в науках о человеке.
Он вновь возрождает несколько скептический подход к возможностям исторической науки, когда в рамках так называемого лингвистического поворота язык предстаёт как главный смыслообразующий фактор, ставится под сомнение адекватность восприятия языковых конструкций.
Его непосредственным предшественником наиболее правдоподобно считать лингвистический поворот, обусловленный им структурализм и реляционизм как своеобразное гуманитарное предвосхищение информационной революции.
Если не впадать в персональную детализацию, а брать направления, то предтечей деконструкции как первого этапа философского постмодернизма, являются структурализм и семиотизм или, иначе говоря, «лингвистический поворот».
Однако, не став пленником «лингвистического поворота», я всегда утверждал, что смысл не может породить или обеспечить референцию, для которой нужен экстралингвистический источник, состоящий в операциях, несводимых к наблюдениям, которых требует радикальный эмпиризм, поскольку операции существенно связаны с практикой и могут быть связаны со смыслом благодаря его интенсиональной природе.