Основы теории построения концептуального научного объекта «язык». Внешние и внутренние основания. 1. ВНЕШНИЕ ОСНОВАНИЯ ТЕОРИИ КОГНИТИВНОГО КОНСТУИРОВАНИЯ ЯЗЫКА КАК НАУЧНОГО ПРЕДМЕТА (Г. И. Исенбаева, 2008)

1.1.1. Теоретико-методологические основы единства научного знания и познания

Для философии, так же как для методологии, психологии, лингвистики, психолингвистики, дидактики, компьютерных и других наук, остро стоит задача разработки единых теоретико-методологических основ единства научного знания и познания. Об этом свидетельствует рассмотрение проблемы научного знания и познания в трудах Щедровицкого, Уемова, Канке, Коршунова, Алексеева, Панина, Петрова, Захарова, Касавина, Карпова, Копосова, Юревич, Микешиной, Мамчур, Портнова, Миронова, Иванова, Спирина, Степина и др.

При этом единодушие ученых-философов в их мнении о том, что всякие попытки отмежеваться от науки либо от философии чреваты интеллектуальным оскудением, остается неизменным. Избежать этого оскудения можно лишь в том случае, если использовать достаточно много разнообразных философских и научных ориентиров, а для производства наиболее значимых для научного познания обобщений прибегать к отождествлению нетождественного, непохожего [66, с. 315; 106, с. 111; 118].

С уходом двадцатого столетия при освещении важнейшего содержания ведущих направлений развития философии в ХХ веке в теоретической философии делается вывод о том, что главным и наименее замутненным достижением ХХ столетия является стремительное развитие научного знания, что в этот период произошли кардинальные изменения в самих основаниях философской мысли.

В области философского знания наблюдается раскрепощение философской мысли и получение творческого импульса для развития новых направлений: феноменологии, герменевтики, экзистенциализма, аналитической философии, постструктурализма и других. Новым для нее явлением является то, что философия в лице представителей ее новейших направлений недвусмысленно отказалась от претензий на роль универсального учения. Отличительной чертой философского развития в ХХ веке называется дальнейшая специализация философской мысли. Еще одной существенной чертой называется выдвижение на первый план проблемы онтологии языка и онтологии культурных смыслов [66, с. 5-6; 116, с. 277].

Вместе с тем непреложным остается положение о том, что язык философских (в том числе и гносеологических) категорий есть универсальный и всеобщий язык, лежащий в основании всех других языков рационального познания, будь то естественный или искусственный язык, язык метафор или язык символов. Теория познания при этом рассматривается как важнейшее условие самосознания не только философии, но и всей духовной культуры человечества. Это метафизическое сердце философии и весьма действенное средство общемировоззренческой стабилизации социума в условиях информационного взрыва и глобального антропокосмического поворота, который переживает сегодня человеческая цивилизация [118, с. 240].

Хотя имелось и имеется огромное разнообразие теоретикопознавательных стратегий, а также частных гносеологических языков и методов [118, c. 248], существование вечных, в полном смысле слова, стержневых проблем обеспечивает единство гносеологического знания в историческом времени и в интеллектуальном пространстве современной культуры.

Философское общение между представителями различных философских школ и направлений возможно только потому, что имеется общее теоретикопознавательное ядро, которое составляют вечные и всеобщие вопросы. К ним относят такие проблемы: какова природа знания? какими путями сознание человека добывает и проверяет знание об объекте? что такое сознание человека, его генезис и структура? как взаимодействуют различные виды знания, в чем причины их дифференциации и есть ли перспективы их синтеза? и др. [118, c. 245].

Согласно современным научным представлениям философское учение о знании мыслится как жизненно необходимое ученым частных научных дисциплин [182; 66; 1; 118, с. 242; 173].

Такой подход объясняется тем, что в самом общем и абстрактном виде теория познания трактуется как философское учение о знании и закономерностях познавательной деятельности человека. Она являет себя как учение о всеобщем в познавательных взаимоотношениях субъекта и объекта [182; 118, с. 233, 242]. Теория познания образует своеобразное посредствующее звено между онтологией и общей аксиологией. Ее интересует взаимодействие познающего субъекта и познаваемого объекта. В отличие от онтологии, которая ищет закономерности самого бытия, и общей аксиологии, которую интересует его ценностное человеческое измерение. Таким образом, общая методология гносеологического исследования должна быть ориентирована на выявление того, как приобретается знание об объекте, его бытии и как они соотносятся между собой. Отсюда вытекает возможность сформулировать ряд требований к частнопредметным когнитивным исследованиям, осуществляемым на различных уровнях познания – метауровне, общенаучном, частнопредметном. Наиболее важное заключается в том, что любая конкретная когнитивная наука должна основываться на всеобщих метафизических предпосылках в виде базовых теоретико-познавательных категорий «истина», «познание», «чувственное», «рациональное» и т. д. Во-вторых, только философия может обеспечить рациональный диалог между различными науками, изучающими познавательный процесс, и тем самым выполнить важнейшую интегративную функцию в условиях специализации и дифференциации современного научного знания благодаря своему всеобщему категориальному гносеологическому языку. В-третьих, все конкретные науки рассматривают познавательный процесс под определенными, строго фиксированными углами зрения, они «рассекают» единый объект в разных проблемных плоскостях, и только философская гносеология способна дать целостное понимание познавательного процесса и выступить в роли их методологического и мировоззренческого фундамента.

Основными ходами теоретико-познавательной мысли в философии называют негативистские (или «пессимистические»: скептицизм, агностицизм) и конструктивные (или «оптимистические»: «реалистические»: наивного реализма, натуралистические, праксеологические; «платонические», «имманентистские», «трансцендентализм») стратегии, и основанием для их отнесения к тем или иным служит решение вопроса о происхождении и сущности знания [118, c. 250-278].

Современная гносеологическая ситуация предстает крайне неоднозначной и определяется рядом тенденций, отражающих как противоречивость и даже кризисность культурной ситуации, так и радикальные перемены в философских умонастроениях. Проблема сознания оказывается центральной в современной культуре. Наметившийся онтологический поворот в современной философии подчеркивает важность гносеологии – ведь бытие сознания есть прежде всего бытие знания.

К конкретной реализации философской наукой проблематики научного познания относятся современные концепции социальной теории познания, креативной онтологии знания, исторической эпистемологии, использующей для реконструкции истории познания междисциплинарный метод case studies. Философская наука приходит к необходимости осмысления таких феноменов, как текст, контекст и дискурс. По мнению философов, лингвистический поворот в философии и гуманитарных науках в целом до сих пор не закончился. Одно из его следствий для философии состоит в том, что отныне осмысление фактов и методов лингвистики на постоянной основе включается в предмет теории познания и философии науки, а также и в другие философские дисциплины. Лингвистика стала для философии одним из коммуникативных партнеров наряду с психологией, этнографией, историей культуры, когнитивными науками, и плодотворность этого междисциплинарного взаимодействия носит двусторонний характер.

Философское знание обращается к синтезу данных и достижений других наук путем метода конструктивного переноса ряда новых концептов – «познавательная установка», «местность», «предельный опыт» и др. [197, c. 67].

В философском знании отмечается, что такая фундаментальная область, как эпистемология, переживает не самые легкие времена. Дальнейшее ее развитие невозможно без взаимодействия с науками, имеющими непосредственное отношение к информационным технологиям, компьютерным и когнитивным наукам. Отличие традиционной гносеологии от теорий знания, связанных с компьютерной революцией, состоит в том, что первая концентрируется на процедуре, дескрипции, обращаясь к высказываниям и правилам для получения знания, тогда как «компьютерная» теория познания делает центром своего внимания регуляцию, обращается к нормативным предложениям, использует знания для продуцирования правил. Сегодня разрабатывать теорию знания и познавательной деятельности классическими приемами и средствами недостаточно и не всегда возможно, изменяется инструментарий эпистемолога, требования к его профессиональной подготовке.

Философия становится дисциплиной, сопричастной когнитивной науке, экспериментальной деятельности, осуществляемой, в частности, при разработке программ искусственного интеллекта (ИИ). Выяснилось, что именно в этой сфере возможна проверка самых тонких и абстрактных гипотез о природе человеческого разума [115, c. 49]. Таким образом, эпистемология впервые за всю историю получает прямой выход в сферу конструктивной инженерной и технологической деятельности [115, c. 50].

В ракурсе нашей проблематики особое значение приобретает развитие философского представления о необходимости обогащения философского принципа научной рациональности. Если основу рациональности человеческой деятельности в целом диалектический материализм усматривает в ее целеполагающем характере, в детерминированности этой деятельности идеальными моделями предполагаемого результата [1, c. 208-209], то в современных условиях на передний план выдвигается (как было уже отмечено во Введении) «необходимость «расшатать» бинарное мышление, привычное мышление в оппозициях. Возможные пути реализации принципа усматриваются в приемах тернарного мышления, когда равноправны не два, а три начала, или системность, гармонизация, дополнительность, одновременность вместо оппозиции, герменевтический круг, или «круговая методология» и другие [115, c. 48].

Философская наука также выказывает озабоченность поисками решения застарелых проблем школьного образования, связанных с обращенностью познавательной деятельности учащихся к действительности. Одной из таких проблем является неинтегрированность знания – разрыв между знанием и индивидуальностью, при котором изученные факты и теории, приобретенные навыки манипулирования данными (внутрипредметная техника) не пропущены через личность и, как следствие, в долгосрочном плане не связываются личностью ни с существующим миром, ни с ее внутренними или внешними, например, профессиональными потребностями. В качестве одной из главных причин неинтегрированности знаний у школьников называется разрыв между новыми достижениями науки и старыми образовательными технологиями. Интегрированное знание получает свое определение. Это синтезированный в познавательной практике индивидуума комплекс амбивалентных продуктов рационального и внерационального, мышления и восприятия, который ассимилируется психикой в виде целостной системы с согласованной структурой и межобъектной динамикой и проявляется как пропущенное через личность единство теоретического и практического опыта человека в его внутренней и внешней, сознательной и бессознательной активности. Путь к интегрированному знанию лежит прежде всего через познание, а не простое обучение [68, c. 37-53].

Ставится вопрос обоснования переноса понятий и принципов ряда наук. Философы высказывают мнение о трудностях и опасностях, которые поджидают исследователя – право на перенос понятий и принципов из одной концепции в другую требует предварительной рефлексии, в целом методологически грамотного мышления [115, c. 48; 173], а также о необходимости преимущественного использования в исследованиях понимательных стратегий вместо описательных [159, с. 189-191].

К наиболее развитым и систематическим вариантам праксеологической (рассматривающей знание как следствие активной предметно-практической деятельности человека в окружающем его мире) доктрины относят диалектический материализм или марксистскую теорию познания. Проведенное нами исследование позволяет сделать следующий вывод применительно к лингвистическому полю знания.

Реализация требований закона «восхождения», его принципов и категорий в процессе понимания текста как знако-знаниевого образования обеспечивает нахождение способа, средств и путей построения теоретического объекта «язык». Так, следование принципу отражения материального мира и практики, принципу системности объектов способствует не только образованию предметной области языкознания, но и отображению типов изображаемых языковыми знаками реальностей или онтологий. В свою очередь, выявленные онтологические системы, включенные в структуру базы лингвистического знания, позволяют не только планировать («задавать») познавательные цели деятельности понимания, но и намечают путь, которым они могут быть достигнуты. Принцип системности нашел спецификацию в лингвистическом познании в форме системы идеальных объектов («вещи, свойства и отношения», «объекты, атрибуты и связи», «множество»), которыми мышление оперирует как специфическими предметами, замещающими объекты реального и идеального миров и т.д. Принцип диалектической противоречивости нацеливал на постановку многочисленных проблем, их решение. Он аксиологичен, сопряжен с критикой и самокритикой исследователя, его способностью самостоятельно и ответственно мыслить и действовать. Только обращение к категориям (познавательной деятельности, познавательного отражения, гносеологического отношения, гносеологического образа, рационального и чувственного в познании, противоречия, задачи, субъекта познания, объекта, субъективного образа, значения и др.) в процессе осуществления информационно-конструктивной деятельности позволяет произвести частичные и целостный гносеологический образ языка. Созданные модели лингвистического знания являются доказательствами того, что язык как научный предмет может быть сконструирован исследователем в рамках закона восхождения в виде объекта его мысли (образа) на основании извлечения, структурирования и формализации знаний (данных) из научных описаний общественнофиксированного знания о его системно-структурной организации.

В физике предмет теории получил специальное название – «физическая реальность». В других науках подобного названия нет, но все равно фактически они имеют дело с какого-то рода реальностью и т. д. С точки зрения гносеологии под реальностью теории понимают предмет теории, то есть область идеализированных объектов. Под приложением же теории, то есть под прикладной наукой, зачастую понимают область материальных, чувственно данных объектов. То есть это есть материальный, опосредованный идеализированным предметом объект [137, c. 18]. Наряду с этим существуют «чистая», то есть теоретическая, изучающая идеальные теоретические объекты, числа, фигуры и т. д., математика и прикладная математика как отдельные дисциплины. Названий «чистая» и «прикладная» физика, биология и другие науки не имеется, но это не мешает им быть таковыми фактически [137, c. 18]. Подобно этому область лингвистических идеализированных объектов – научных понятий в их системной организации (понятийная модель системы языка или знание о нем) может быть отнесена к «чистой» лингвистике, к когнитивной функции языка, а материальные, чувственно данные языковые единицы – к его коммуникативной функции, и это обеспечит сущностное единство основных проявлений языка.

Предмет языкознания, произведенный методом «восхождения», предстает предметом теории (в когнитивной модели объект есть знание о нем) – это то, что изучает данная теория, то есть то, на чем аналитически истинны законы этой теории. А они предстают истинными на области предметов, созданных чисто умственно, вообще не имеющих в природе аналогов. Ясно, что истинность порожденной теории не может быть эмпирической, так как идеализированные предметы представлены через смыслы слов (терминов) и не являются чувственно воспринимаемыми, но может быть только аналитической истинностью, устанавливаемой на основе смысла слов (терминов). В связи с этим в качестве непосредственной лингвистической материальной базы исследования предлагается использовать корпус явных конъюнктивных научных определений (терминов) базовых понятий, обеспечивающих «полный охват» конструируемого предмета «язык». Содержание названного вида текстов как знако-знаниевых образований обеспечивает такую проблемную ситуацию, в которой объект познания представляет собой некую тайну, загадочное «Х», относительно которого мы хотим получить знание. Согласно теории познания, если нечто, существующее в мире, в нашем сознании или в культуре, не является для нас таинственным, не несет в себе тайны, этого самого «Х», то оно никогда и не будет выступать перед нами в роли объекта познавательной деятельности [118, c. 284].

Лингвист-когнитолог, осуществивший полный цикл языкового познания и описывающий его ход и результаты в виде концептуальной модели языкаобъекта, методик образования понятий, технологии построения понятийного объекта, с полным правом может заявить о состоявшемся умственном применении в лингвистике положения Маркса о познании некоторого конкретного целого, в котором имеются всегда два этапа. Ему удалось мысленно разложить это целое на отдельные стороны, выделить некоторые определяющие свойства, отношения, то есть движение от «конкретного, данного в представлении, ко все более и более тощим абстракциям, …к простейшим определениям». На этом пути полное представление испарилось до степени абстрактного определения этого объекта, что обнаружило себя в выявлении определения языка как системного объекта. Далее ему удалось мысленно воспроизвести целое концептуальное образование на основе полученных абстракций «как богатой совокупности, с многочисленными определениями и отношениями». Таким образом, на втором пути абстрактные определения привели к воспроизведению конкретного посредством мышления. Использованный Марксом и заимствованный нами познавательный принцип носит название единства логического и исторического. Он гласит, что в теоретической системе знания собственная история объекта должна быть вскрыта в его существенных и необходимых моментах логически, но при этом необходимо опираться на историю его познания, ибо развитие идей в той или иной степени запечатлело собственную историю объекта. Словом, теоретическая реконструкция собственной истории объекта опирается на историю его познания (на его гносеологическое развитие), а его гносеологическое развитие проясняется только на основании логики собственного развития, вскрытой теоретической мыслью [118, c. 285; 173, с. 256].

Продолжим ход нашей мысли о возможности, необходимости и приоритете создания «чистой», логической модели языка как объекта познания, а также о признании существующей теории языковых единиц через призму коммуникативной функции языка как приложения несуществующей, пока не созданной языковедческой наукой целостной логической теории предмета «язык». Приведем ряд пояснений из области методологических принципов теорий. Это необходимо сделать с той целью, чтобы разъяснить существо предмета теории, или нового научного предмета языкознания, его предметной области.

Языковеду-практику, да и теоретику, традиционно привыкшему иметь дело с «наблюдаемым» – с наглядно присутствующими языковыми единицами его анализа (словами, конструкциями), непросто не только произвести целостное системное новообразование, но и новый непривычный мысленно-конкретный предмет в виде структурированных идеализированных объектов своего предмета.

В силу укоренившегося содержания языкового образования, он не способен осознанно обращаться с научными понятиями-терминами – ни создавать на их основе идеальные объекты и системы таких объектов, ни оперировать с ними, ни следовать законам логики (правилам мышления и высказывания), ни обосновывать свои понятийные образования. Ему непросто научиться прилагать свою ментальную активность по отношению к терминам и дефинициям своей дисциплины. Многолетняя лингвистическая и дидактическая практика автора показывает, что даже у преподавателей-словесников, носителей передаваемого будущим учителям-филологам знания не обнаруживается строгой, упорядоченной системы понятий, концептуального каркаса с его обоснованием, то есть предметного знания соответствующей научной дисциплины.

Их знание имеет тематическую (не путать с ментальной), а не логическую, концептуальную организацию (о выявленных свойствах традиционного теоретического лингвистического знания на фоне понятийного [60; 62; 64; 57; 59; 56]. Существующее предметное содержание языковых дисциплин не учитывает необходимости образования предмета научного познания, где он выступает как развивающаяся целостность, развертывания единого научного знания, порождения его из понятий, формирования познавательной деятельности на базе научных понятий.

Мы полагаем, что создание логической модели языка-объекта обеспечит вхождение и языковедения как отдельной дисциплины в ряд «чистого языковедения». Выявленный предмет науки о языке будет способствовать развитию когнитивной лингвистики наряду с коммуникативной как ее зеркального отражения. Учебная же дисциплина «язык» закономерно станет «малой» лингвистикой, являя собой единство науки и учебного предмета, научного и учебного знания.

Согласно методологическим принципам теорий, развитая теория имеет исходные (аксиомы) и производные предложения, логически следующие из аксиом. Однако доказательства могут быть и из аксиом, и на основе анализа свойств области предметов теории. Последнее доказательство называется предметным доказательством. Поэтому нельзя доказывать системность языка как объекта из аксиом досемиотического этапа развития науки о языке, не владея самим предметным знанием. Скорее более эффективными здесь пока окажутся постулаты ИИ, за которыми в когнитивной лингвистике уже признается их методологический характер.

Для подтверждения правоты наших рассуждений о свойствах идеализированных, материально не существующих, мысленно-конкретных предметов – понятий, мы прибегаем к доказательству, устанавливающему аналитическую (а не только эмпирическую) истинность наших концептуальных построений. То есть для подтверждения нашей гипотезы о возможности построения логического конструкта под названием «язык» мы пользуемся методом предметного доказательства на базе системных свойств типов языковых знаков (язык-система знаков), а не постулатов на базе типов языковых единиц (язык-средство общения).

По нашему мнению, обоснование лингвистической теории по критерию аналитической истинности в большей мере соответствует гносеологическому требованию о том, что содержательные (то есть интерпретированные) теории могут иметь аналитическую истинность (на области абстрактных, то есть теоретических объектов). А приложения теории в виде исследований коммуникативной функции языка – эмпирическую истинность (то есть истинность на области материальных объектов). В нашем мнении мы опираемся на общетеоретические рассуждения по этому поводу ученых-теоретиков философии [134, 137, с. 19].

1.1.2. Путь преобразования гносеологического знания применительно к теории лингвистического познания

Не останавливаясь специально на раскрытии содержания категорий, принципов, понятий теории познания (они нашли широкое освещение в соответствующих философских трудах), обратимся теперь к тем гносеологическим представлениям, которые необходимо «переплавить», то есть операционализировать, перевести в лингвистические действия.

Итак, в теории познания выделяется три этапа «превращения» материального в идеальное.

Первый – снятие «копии» с объекта, его моделирование в системе предметно-практических операций. Исходя из определенных задач, целей, потребностей, опираясь на созданные в обществе орудия труда, субъект как бы «движется» по объекту; в системе действий он тем самым захватывает определенные стороны объективного мира. В этом случае форма предмета как бы превращается в форму деятельности, функционально представляющую, отражающую предметный мир.

На втором этапе внешне-предметные действия превращаются во внутренние. В процессе развития взаимодействия субъекта с объектом определенная система действий, в форме которых осуществляется моделирование объекта, начинает свертываться, из внешней превращаться во внутреннюю. Соответственно и выраженная в системе действий внешняя модель превращается во внутреннюю. Рождается интеллектуальная деятельность, которая представляет собой оперирование уже не с реальными объективными предметами, а с их идеальными образами. Этот этап может быть представлен как процесс превращения формы деятельности в форму предмета, но уже существующего не в виде материального объекта, а в виде образа. Как видим, деятельность имеет двоякий результат. Первый – изменение объекта, т.е. переход формы деятельности в форму объективного предмета, который становится репрезентантом других объективных явлений, носителем информации о них. Второй – своеобразный процесс захвата субъектом информации об объекте деятельности, превращение материального в идеальный образ, отражающий объект.

Существенную роль в этом процессе играет развивающаяся знаковая система, язык. Интериоризация требует постоянной опоры на материальные средства. Ими являются орудия труда и языковые знаки. Языковые знаки, будучи связаны с предметно-практической деятельностью, фиксируют захваченную в материальной деятельности информацию и становятся носителями идеальных образов.

Третий этап характерен для идеального уровня. Он выражает творческиконструктивные стороны человеческого интеллекта, его сознания. Одна из особенностей идеального заключается в том, что преобразование объективного содержания, являющегося отражением материального, здесь происходит без того, чтобы осуществлялось непосредственное изменение самого материального объекта. Сформировавшиеся у человека образы служат исходным материалом для создания новых образов, идеальных конструкций.

Важной стороной этой творчески-конструктивной деятельности являются образы, позволяющие сформировать план дальнейшей материальной деятельности. Тем самым результат деятельности представлен до его материального воплощения.

В сфере идеального субъект приобретает новую способность. Он может двигаться не только от прошлого к настоящему, но и от настоящего к прошлому, от следствия к причине. Тем самым развитие уже не является только однонаправленным, что характерно для материальных процессов. Оно разнонаправленно.

Творчески-преобразующая сторона идеального связана с тем, что в ходе деятельности формируется система интеллектуальных операций, посредством которых осуществляются воспроизведение объекта в идеальном плане, а также его переработка. Важную роль в этом процессе играют перцептивные действия.

Преобразование материального в идеальное состоит не только в «переводе» материальной копии в идеальный, субъективный образ. Оно заключается и в «переводе» материальных операций в идеальные, интеллектуальные действия. Именно деятельность, в формах которой осуществляется многократно повторяющееся моделирование объективных отношений, и служит основой для развития интеллектуальных способов деятельности, реализующих бытие идеального, как отражения объективного мира [78, c. 50-53].

Таким образом, с позиции теории познания установлено, что «образ есть результат функционального вычленения психического содержания отражения из нервных моделей, в которых кодируется информация о внешних объектах и самих действиях. Причиной вычленения является внешне-предметная деятельность и, как следствие, развивающийся язык (данное положение подтверждает основной принцип материализма о первичности материи и вторичности сознания: образ воспроизводит объект – следовательно, вторичен по отношению к нему). Будучи выделен из содержания модели, а также объективирован в системе определенных двигательных актов органов чувств, в языковых знаках, образ начинает активно влиять на поведение субъекта, отражая объект, выявляя его роль для человека. Как показывают исследования условий бодрствования мозга, осознание объекта (и это прямо подтверждает активность образов) изменяет характер его воздействия на человека, создает условия для актуализации нейродинамических механизмов, в которых закодированы исторически сложившиеся у субъекта формы деятельности, порождает определенную предрасположенность (установку) к деятельности. Значение идеального образа состоит не в том, что он выступает причиной актуализации нейродинамических процессов, а в том, что с помощью образа, выраженного в материально-знаковой форме, происходит как бы замыкание внешних факторов (мир предметов, отношений между людьми, внешне-предметная деятельность) и внутренних механизмов мозга» [78, c. 71-72].

В философских исследованиях проблемы «язык и сознание» схема развертывания абстрактной сущности языка, основанная на категориальном аппарате диалектики, представляется следующим образом.

На первом этапе она формируется на уровне всеобщего знания и представлена универсальной семиотической способностью человечества, универсальной семиотической мегасистемой человечества. На втором этапе сущность языка развивается на уровне общего и представлена отдельными семиотическими системами, национальными языками, взаимодействующими с другими семиотическими системами, коммуникацией в национальных коллективах и социальных группах. На третьем этапе она обнаруживается на уровне особенного – в речевой деятельности как проявления семиотической способности индивидуума, выражения и объективации индивидуального сознания. Наконец, на последнем, четвертом этапе сущность языка проявляется на уровне единичного – в конкретных семиотических, в том числе речевых, актах [145, c. 363-364]. Для нас существенным здесь является принципиальный подход к пониманию семиотической сущности языка. Преломляя общенаучную модель генезиса гносеологического образа на этапе восхождения от абстрактного к конкретному, мы извлекаем из нее следующие требования, которыми языковеду необходимо руководствоваться при производстве знания об абстракции «язык», то есть перевести их в лингвокогнитивные действия.

1. Согласно теории диалектического познания этапы развития знания должны быть организованы и наполнены содержанием в виде единства эмпирического и теоретического познания и выделения в нем моментов чувственного и рационального отражения.

2. Формирование абстракции должно осуществляться в процессе формирования субъективного образа и пройти фазы становления, развития, созревания и завершения образа.

3. В ходе познавательного отражения развивающегося объекта следует выделить этапы чувственного и собственно рационального познания, а между ними выделить промежуточный этап.

4. Следует отдавать себе отчет в том, что структура объекта воспроизводится в структуре деятельности оперативных образов (тех, которые связаны с задачами деятельности). Сам образ выступает как процесс. Объективным является то познание, с помощью которого отображается собственная определенность объекта.

5. Содержанием первого этапа должна являться деятельность по воспроизведению объекта, снятие «копии» с объекта, его моделирование в системе предметно-практических операций, создание основы процесса отражения.

6. Содержанием второго этапа на уровне сенсорной обработки явится деятельность по «превращению» материального в идеальное, произойдет становление первичных чувственных образов; на уровне интеллектуальной обработки следует осуществить процесс превращения формы деятельности в форму предмета, существующего не в виде материального объекта, а в виде образа. Здесь необходимо зафиксировать в своем сознании переход от чувственного образа к мысленной абстракции.

7. Содержанием третьего этапа должно являться преобразование образов (процесс на уровне идеального). Здесь преобразование объективного содержания, являющегося отражением материального, происходит без того, чтобы осуществлялось непосредственное изменение самого материального объекта. Сформировавшиеся у индивида образы должны служить исходным материалом для создания новых образов, идеальных конструкций.

Нахождению решения такого узлового вопроса, как статус существования самого предмета лингвистической науки, способствует обращение к философскому понятию синтеза как метода научного исследования, состоящего в соединении разнообразных явлений, вещей, качеств, противоположностей или противоречивого множества в единство, в котором противоречия и противоположность сглаживаются или снимаются. Результатом синтеза и явится совершенно новое образование, свойства которого есть не только внешняя сумма свойств компонентов, но также и результат их взаимопроникновения и взаимовлияния. Поэтому истинный синтез не агрегат, а «созидательный синтез» (по Канту основное действие мышления есть «синтез трансцендентальной апперцепции», при помощи которого результаты эмпирического созерцания связываются в единство познания» [182, c. 415].

Рефлексия над уже построенной теорией позволяет уточнить развитие общенаучной модели познания, запечатленной в новом лингвистическом теоретическом образце.

Итак, в качестве результата осмысления философских данных и проверенных в исследовании эффективных предпосылок для практического их воплощения мы предлагаем общий, нормативный проект лингвистического диалектического познания.

Подготовительный этап. Наблюдение объекта, именуемого термином, заключенного в неразвитой форме в знаке – тексте научной дефиниции; его «живое» созерцание; синтетический чувственный процесс; симультанное узнавание в процессе интуитивного понимания – схватывается весь объект в целом, то есть имеет место первичный синтез.

Первый, чувственный этап лингвистического познания. Наблюдение абстрактных объектов и действия с ними при исследовании значений выражений методом структурирования мысли, заключенной в тексте научного определения. Субъект познания в ситуации поиска или в процессе решения задач на объекты (признаки). Выявление их состава, связей и отношений; процесс мысленного расчленения объекта изучения на составные признаки; процесс «переведения» комплексов признаков объекта на другие символические «языки»; фиксация первичных чувственных образов – восприятия и представления об объекте изучения – имеет место вторичный синтез. Субъект оперирует в своем сознании комбинациями, комплексами взаимосвязанных гносеологических чувственных образов, которые индуцируются у другого субъекта при восприятии и обработке соответствующего знака.

Первый уровень этапа рационального лингвистического познания. Процесс развертывания решения задач на конкретизацию свойств, выявленных благодаря анализу значений выражений совокупностей признаков объекта – качественных, количественных и функциональных в последовательности мысли от анализа к синтезу и от синтеза к анализу посредством классификации, сравнения и различения, категоризации; расширение ракурсов осмысления содержания образа; включение в состав прежних категорий новых философских категорий в соответствии с практикой познания и логикой образования объекта (значения, формы, функции, уровни образования объекта); усмотрение в нем стремления к структурной – вертикально-горизонтальной организации.

Второй уровень этапа рационального лингвистического познания. Развертывающийся процесс решения задач на выявление новых ракурсов осмысления содержания образа в мыслительной форме «анализ через синтез» посредством обобщения и специализации, абстрагирования и конкретизации. Субъект в своем сознании оперирует понятийными образами или информацией. Объект включается во все новые связи и отношения: содержание образа усложняется по вертикали и по горизонтали, что способствует обнаружению в нем соответственно новых свойств и качеств и его фиксации на разнообразных языках представления знаний.

В проблеме соотношения различных оснований теорий главным является то, что решение задач, стоящих перед ними, требует не просто комплексного использования различных оснований, а использования их при ведущей роли гносеологических оснований. Это значит, что прежде чем анализировать какието основания теории, надо проанализировать ее гносеологические основания.

Как нами было неоднократно показано, в работе гносеологическими основаниями, детерминирующими принятие как собственно лингвистических, так и внешних для созданной теории оснований, являются закономерности диалектико-материалистического познания. Основным критерием гносеологической обоснованности теории явилась возможность быть отображением действительности и отвечать критерию практики.

Доказательству и раскрытию этих положений и посвящена настоящая работа.

1.2.1. Согласование логических и гносеологических предпосылок к пониманию языка-объекта

Как было показано ранее, согласно требованию методологии науки порождаемая научная теория должна обрести как внешние связи, так и внутреннюю организацию [139, c. 92] и, как мы показали в предыдущем разделе, в настоящей работе одним из оснований предлагаемой теории явилось ее философское основание. К другим внешним основаниям теории относят следующие: логические, семиотические, методологические, прототеоретические, метатеоретические [139, c. 92-108 и сл.]. Что касается внутренней организации теории, то она должна отвечать условию логической системы (любая теория должна представлять собой логическую систему – множество терминов и предложений, связанных логическими отношениями) [139, c. 92]. Это та логическая теория, с помощью которой из собственных оснований теории выводятся ее производные термины и предложения [139, c. 93]. Какому условию должна удовлетворять логическая теория, чтобы быть логикой данной теории? Логические проблемы науки ХХ века достаточно ясно показали необходимость различных логических теорий для определенных теоретических построений. Истинностные оценки базируются на определенных гносеологических предпосылках истинности. Применимость логической теории в качестве логических оснований некоторой логической теории зависит от принимаемых этой теорией гносеологических предпосылок [139, c. 94]. В нашей работе логика находит свое применение с позиции диалектической гносеологии. Применительно к когнитивной теории, это предписание потребовало своего видоизменения: логическая система обнаружила себя как понятийный каркас и набор утверждений, связанных логическими отношениями. Построение объекта «язык» (через посредство частичных и целостной концептуальной модели знания) в соответствии с нормами диалектической гносеологии потребовало построения логической системы не только объекта, но и лингвистической деятельности, то есть познания объекта в форме деятельности или согласования предметных и логических оснований лингвистической теории. При этом деятельность нашла свою реализацию в сложно организованной сети различных актов преобразования объектов, когда продукты одной деятельности переходили в другую и становились ее компонентами, т.е. она осуществлялась в соответствии с нормами научного познания и деятельности [173, c. 105].

Выявив это необходимое предусловие, попытаемся определить, как логика может способствовать решению стоящей перед нами задачи производства знания об объекте «язык». С этой целью зададимся предварительно лишь одним вопросом: насколько в общих теориях языка соблюдается требование одинаковости гносеологических и логических предпосылок к пониманию языка как объекта науки. Для наблюдения выделим всего один аспект – следование логическим принципам понимания этого объекта, а в качестве материала для поиска ответа на него (чтобы не расширять поле проблематизации) используем анализ отечественных лингвистических теорий, изложенный в работе [12, c. 22-24].

При осмыслении многочисленных обзоров состояния и методологии, достижений и перспектив языковедческой науки в конце ХХ – начале ХХI вв. учеными делается вывод о том, что во всех разделах языкознания проявляется большое разнообразие мнений и теорий при истолковании одних и тех же фактов, при освещении одних и тех же объектов науки. И в этом плюрализме мнений усматривается не слабость науки и недостаток научных исследований, а их достоинство [12, c. 22-24]. С точки зрения логики и системного анализа с таким оптимистичным утверждением нельзя согласиться безоговорочно. Скорее, следует признать, что такое положение свидетельствует об объективных трудностях определения и описания такого объекта науки, нежели о достоинствах многочисленных, но не интегрирующих исследований и об отсутствии последовательного обобщения и синтеза частных теоретических схем объекта. В подобном плюрализме мнений при освещении одного и того же объекта могут и должны быть усмотрены не только положительные, но и отрицательные стороны. Множественность толкований одного и того же объекта не способствует, а препятствует синтезу научного знания, способному привести к созданию общей теории языка как системного объекта, которая будет отвечать современной идее единства научного знания, а вместе с ним и познания.

С этой точки зрения, видимо, нельзя признать случайным наличие целого ряда «общих языкознаний»: В. И. Кодухова, Б. Н. Головина, Ф. М. Березина, А. Е. Супруна, А. Н. Савченко, В. В. Иоффе, П. В. Чеснокова, В. А. Гречко, В. Н. Базылева, Н. Ф. Алефиренко, З. Д. Поповой и И. А. Стернина и др.

Назовем хотя бы одну такую сторону, вызывающую сомнение, – о разнообразии теорий языка как объекта науки. Хотя с точки зрения теории познания противоречие является необходимым условием возникновения познавательной деятельности, направленной на достижение истинности в понимании объекта, имеющаяся ситуация с самим определением языка свидетельствует о другом. Многочисленные проблемы в понимании языка, о которых говорят не менее многочисленные теоретические работы, не предстают исходным пунктом для поиска логического, то есть единого способа их разрешения. В общих трудах не задается единая точка зрения на весьма разнородный теоретический материал, подлежащий синтезу и обобщению. Отсутствие согласованного представления о языке-объекте у лингвистического сообщества или даже само отсутствие этого предмета в пользовании определенного исследователя приводит к нарушению логического закона тождества: предмет обсуждения должен быть строго определен и не может меняться до конца обсуждения. Многие имеющиеся в теории языкознания определения свойств языка также зачастую не согласуются друг с другом [69, c. 18, а также глава 2 настоящей работы], и это не способствует объединению сил, идей и решений исследователей. Следовательно, нужно сделать вывод о продолжающемся обсуждении учеными не одного, а нескольких научных логических объектов. Согласно фундаментальному положению теории системного анализа, наличие противоречий в понимании объекта является сигналом о недостаточной системности существующей деятельности. Разрешение имеющейся проблемы должно осуществляться путем перехода на новый, более высокий уровень системности в нашей деятельности [133, c. 7].

Можно привести и такой существенный факт, являющий собой логическую трудность для синтеза теоретических средств, обеспечивающих решение задачи по нахождению логического объекта «язык». В числе причин плюрализма в лингвистике ученые приводят объективные и субъективные факторы, и в качестве одного из последних называется нежесткий, расплывчатый характер понятий, которыми оперируют люди [12, c. 23]. С точки зрения внешних оснований теорий этим выводом подтверждается проявление еще одного звена логической слабости традиционного лингвистического знания с точки зрения теоретического обобщения разнообразных идей в одну развитую теорию. Нечеткими и многозначными могут быть понятия обыденного языка, предназначенного для «описания и предвидения объектов, вплетенных в наличную практику человека (наука же выходит за ее рамки)» [173, c. 113]. Точный смысл таких понятий обнаруживается лишь в контексте языкового общения, контролируемого повседневным опытом. Наука не может положиться на такой контроль, «поскольку она преимущественно имеет дело с объектами, не освоенными в обыденной практической деятельности» [173, c. 113]. Следовательно, чтобы описать изучаемые явления, ученый-лингвист должен четко фиксировать свои понятия и определения, а его мышление должно начинать свою работу с образования точных понятий. Стихийно-эмпирический характер научных понятий, находящихся в распоряжении индивида, свидетельствует о нарушении принципов употребления знаков. В условиях же изучения (построения) научного предмета такое ментальное состояние субъекта познания с содержанием научных понятий чревато неявной подменой понятий, приводящей к потере контроля над смыслом и значением терминов и подмене смысла. Нестрогий характер научных понятий чреват и таким нарушением процесса познания, как несоблюдение принципа предметности и др. Психологическое знание дает ключ к объяснению такой ситуации. «…научное понятие необходимо предполагает отношение к объекту, возможное только в понятии, а это иное отношение к объекту, содержащееся в научном понятии, в свою очередь необходимо предполагает наличие отношений понятий друг к другу, то есть системы понятий. С этой точки зрения мы могли бы сказать, что всякое понятие должно быть взято со всей системой его отношений общности, определяющей присущую ему меру общности, подобно тому, как клетка должна быть взята со всеми своими отростками, через которые она вплетена в общую ткань» [28, c. 881]. Только определенная система отношений общности между понятиями делает нас чувствительными к противоречию, дает возможность не рядополагать, но логически синтезировать суждения, обладать возможностью дедукции [28, c. 880].

Помимо приведенных примеров причин логического рассогласования в понимании языка-объекта следует сказать еще о том, что, как установлено специалистами-философами науки, проблема теоретических терминов должна увязываться с ростом научного знания. Операции над элементами термина как знаковой системы должны приводить к получению нового знания, не содержащегося в исходном материале, описываемом знаками [92, c. 154]. В аспекте же соотношения элементов триады «понятие – определение – термин» ко всем этим элементам должен быть применен логический подход [92, c. 155]. Научная дефиниция принадлежит к одной из систем-носителей знания, она по определению является системным образованием, следовательно, она подпадает под логическое (умственное) определение множества и требует применения системного же подхода для своего изучения.

Таким образом, сама научная ситуация с языком как системным объектом призывает разработать диалектический подход и породить технологию устранения логических противоречий, подпитываемых тем, что многочисленные научные теории изолируются друг от друга, они не развиваются как система, где одни теории поставляют для других строительный материал.

Методология науки позволяет еще глубже посмотреть на эти основы теории. Говоря об объекте научной дисциплины, Г. Г. Щедровицкий высказывает мнение, нашедшее подтверждение в настоящем исследовании. Оно касается того, что постановка вопроса об объекте как таковом, в отличие от «данности» его в той или иной форме знания, появляется впервые отнюдь не в специальнонаучных исследованиях, как это обычно думают, а только в методологическом анализе. В специально-научных исследованиях, где имеется одно или несколько легко соединимых друг с другом знаний об объекте, не возникает вопросов об объекте как таковом и нет нужды противопоставлять его знаниям. Мы уверены, что объект таков, каким он дан нам в этих «знаниях». Необходимо выйти за границы специальной науки и выделить совсем особый предмет рассмотрения – знания об объектах, процессы выработки и использования их. Здесь придется прибегнуть к совершенно иным методам исследования, выработать понятия принципиально иного рода, нежели понятия той или иной специальной науки; и это будут понятия методологии (в широком смысле этого слова, включая туда логику и теорию познания).

Поэтому именно методология и теория познания, как это ни странно на первый взгляд, оказываются учением об объектах и областях объектов, т.е. обязательно включают в себя моделирующую мир онтологию.

Переходя в область методологического исследования, мы формируем совершенно особый предмет, который не совпадает с предметом ни одной частной науки. И мы можем исследовать и описывать этот предмет только с помощью особых методов, не сводимых к методам специальных наук [198, c. 163-164].

Появление рядом со «знаниями знаков» или «знаниями языка» также еще «знаний о знаках» и «знаний о языке» приводит к оформлению наряду с действительностью инженерного языковедения также действительности научного языковедения. Развертываясь далее в полный научный предмет, эти знания порождают (или должны породить) онтологическую картину речи-языка, отделяющуюся от действительности первого и второго типа; в онтологических картинах научного предмета «речь – язык» получает новое существование в виде идеального объекта изучения, обладающего «естественными законами жизни». Но это происходит лишь в той мере, в какой преодолеваются методологические и эпистемологические догмы натурализма и осуществляется переход на позиции научной семиотики и теории деятельности [198, c. 576].

Характеризуя в целом взаимоотношения языкознания и логики можно заключить, что к настоящему времени они еще не вполне определились. По этому поводу достаточно резко высказывается А. Т. Кривоносов, характеризуя их как состояние разобщенности, «которое нельзя назвать иначе, как научной слепотой и данью старому «психологизму, который уже более ста лет пожинает плоды своих не самых прогрессивных тенденций». Ученый подчеркивает, что игнорировать взаимодействие формальной логики и естественного языка становится все труднее именно в силу непосредственной связи языка и мышления и в первую очередь благодаря тому направлению, которое А. В. Бондарко называет «универсально-понятийным». Интеграция языкознания и логики должна заключаться в исследовании семантических значений с точки зрения форм мысли [83, c. 41]. Еще раньше к подобному выводу приходит А. В. Бондарко: «без специальной разработки на современном уровне собственно языковых способов представления мыслительного содержания в значениях языковых единиц и их сочетаний в речи лингвистическая теория значения не может быть адекватной» [19, c. 24]. Ученые-логики высказывают мысль о том, что в последнее время связь и взаимное влияние логики и лингвистики усиливается [25, c. 41]. Проблема языка-объекта продолжает интересовать исследователей, и, тем не менее, имеет место такое положение, что ни среди логиков, ни среди лингвистов нет единства в понимании того, что же это такое «язык» как объект [69, c. 193].

По мнению одних ученых, как логика, так и лингвистика стоят сейчас перед качественно новым этапом, когда им необходимо достигнуть такого целостного представления о языке, которое создало бы основу для решения актуальных практических и теоретических задач [83, c. 26]. Должно и нужно признать, что язык как предмет науки должен быть объективирован и тем самым стать предметом специального наблюдения и познания. Сущность языка и открывается в этом познании [37, c. 31]. Философ языка П. Сёрен приходит к такому выводу относительно логики: «Опыт показывает, что изучение логических свойств языковых конструкций часто вскрывает внутренние проблемы и так же часто ведет к неожиданным и продуктивным решениям. Отказ от логики – это худшая ошибка, которую семантисты могут допустить. Вторая худшая ошибка – это считать, что в семантике ничего, кроме логики, нет» [164, c. 150]. О необходимости улучшить логику и расширить кругозор гуманитарных исследований говорит Н. Б. Мечковская [114, c. 16].

Высказывается и такое мнение, что «дать упорядоченную картину языка как динамической сущности, состоящей из индивидуальных и неповторимых творческих действий, нарисовать эту картину так, чтобы она сделалась объективированным предметом научного наблюдения, описания и критики, представляется крайне затруднительной, если не вовсе неосуществимой задачей» [7, c. 99].

Одни ученые полагают, что системная модель, стремящаяся к созданию непротиворечиво упорядоченной картины предмета, оказывается значительно менее «экономным» способом обращения с языком [33, c. 71]. Другие высказывают мнение о том, что именно стремление сделать лингвистику «точной» наукой, а как следствие этого возможность постоянной проверки предсказательной силы описания, является важнейшим фактором, стимулирующим ее развитие [162, c. 23].

1.2.2. Кооперация логики и когнитивной лингвистики по основанию общности понимания языка как знаковой системы

Какие бы мнения ни высказывались, бесспорным требованием к научному лингвистическому исследованию, связанному с гносеологической проблематикой, является требование исполнения методологических принципов или требований к лингвистическому познанию. Предпринятое исследование выявило повышенную ответственность лингвиста-когнитолога за организацию познавательно-методологического обеспечения диалектического движения его мысли в процессе ментального моделирования научного объекта. Это привело автора к необходимости учитывать взаимодействие диалектической и формальной логики. Диалектико-логические принципы и приемы познания не только не делают излишними законы и правила логики формальной, но могут быть реализованы только на основе их строгого соблюдения. Сделаем пояснение. Так, выполняя регулятив диалектической логики, мы исходим в монографии из установления целого ряда познавательных противоречий. Нами прослеживается взаимодействие сторон противоречия в определении языка, его свойств, выявляется возможность организации познания по задачному типу, выявляется антиномия содержания и объема в структуре понятия, используется категориальная пара «абстрактное – конкретное» при построении матрицы понятия, модели «охвата» и пр. Следуя методологии формальной логики, мы подходим к организации познания как к строго детерминированному умственному процессу, опирающемуся на законы мышления – тождества, исключенного третьего, достаточного основания и др., на правила производства суждений в их разновидности, их обоснование, доказательство и т. д.

Таким образом, одной из задач предлагаемого исследования становится задача спецификации принципов и приемов мыслительной деятельности на области лингвистических данных (данными называются все величины, участвующие в решении задачи), способной обеспечить построение понятийного объекта и отвечающей требованиям диалектической и формальной логики. С помощью языка осуществляется формирование мысли, в языковых же формах выражаются результаты познания. Следовательно, нам нужно показать, как, каким образом язык выполняет эту функцию, как слова и словосочетания в составе научного определения являются представителями объектов в нашем сознании, выполняя роль их знаков.

Поэтому создание концептуальной модели языка и знания о нем трудно переоценить, так как это поможет не только создать прецедент реализации междисциплинарного информационного подхода в гуманитарной дисциплине, но и коренным образом пересмотреть содержание языкового образования, фундаментом которого по сей день является тезис о неоднородности, беспредметности языка, о том, что его усвоение не дает человеку непосредственных знаний о реальной действительности. Основу сегодняшнего предметного содержания языковых дисциплин составляет языковое знание в виде правил, закономерностей, программ решения задач, что, в силу «беспредметности» языка, относится к построению речевой деятельности. В нем нет отдельных тематических разделов, «овладев знанием которых учащийся испытывает удовлетворение», тогда как в других дисциплинах они самоценны, как присущие самой науке и выявляющие ее закономерности [48, c. 33-35].

Ни зарубежная, ни отечественная лингвистика не располагают методологической разработкой в области создания логической схемы, которая бы изображала целостные и полные теоретические лингвистические единицы мышления, знания и деятельности или, иными словами, методологии лингвистического познания.

Как вполне справедливо отмечает В. Н. Базылев, «человеку с трудом даются метаязыковые способы рефлексии: это требует всегда специального обучения. Представить мир в виде коня проще, нежели представить себе мир в виде материи» [7, c. 102]. Требование методологии науки о соблюдении непременного условия и предпосылки выделения из общего «смыслового облака» понимающей и мыслительной работы идеальных объектов мысли и фиксации их в материале знаковых схем [198, c. 281] для когнитивного научного исследования предстает непреложным законом.

В соответствии с общей схемой системно-структурной инженерной методологии Г. П. Щедровицкого исследователю (уже обладающему предметноспецифическим знанием) предварительно необходимо иметь две группы специальных знаний, поскольку накопленные языкознанием знания не дают целостного конкретно-мысленного объекта (предмета) «лингвистическое знание».

Эти накопленные знания могут выступать лишь в качестве объектов для дальнейшей обработки в связи с тем, что они операционально не могут ответить на вопрос: чему учить по языку? – в связи с тем, что господствует мнение о беспредметности языка. Первую группу специальных знаний составляют разнообразные знания о тех объектах, которые создаются конструктивно-методологической и проектно-методологической мыследеятельностью. Это – обязательное требование всякой продуктивной работы, не имеющей прототипов: поскольку методологическое конструирование и проектирование поставляет в научные, инженерные и управленческие предметы определенные организованности, функционирующие дальше по законам этих предметов, то для проектирования необходимо знать назначение и функции этих организованностей, требования к их морфологии.

Для второй группы знаний необходимо иметь методики и понятийные средства самого методологического конструирования и проектирования.

Эти два типа знаний должны войти в «тело» методологического конструирования и проектирования и использоваться там в качестве средств; однако ясно, что до этого они должны быть где-то получены [198, c. 105].

Но область инженерного умственного действия является для филолога областью неведомой, его к ней не готовят. Целевые установки его профессиональной подготовки даже не содержат методик систематического образования и развития понятий. Возникает объективная необходимость в объединении разных знаний в одном многостороннем знании об объекте «язык», то есть в объединении в едином процессе или потоке мышления знаний самого разного типа – естественно-научных, исторических, конструктивно-технических, логических, эпистемологических и т. д.

Разработанное знание об этих видах объектов, оперировании с ними предоставляет в первую очередь искусственный интеллект, который «иногда отождествляют с исследованием интеллектуальных функций, считая искусственный интеллект методологической дисциплиной, связанной с открытием и каталогизированием эвристических методов, используемых человеком» [82, c. 38].

Описательное знание не обеспечивает его обладателю подстройку и коррекцию структуры поля лингвистического знания (отсутствие в светлом поле сознания структурированного понятийного образования); базы знаний (нет доступа к современному состоянию языковедческого знания, «его «горячим точкам», т.к. содержанием профессионального образования предусматривается изучение «наиболее устоявшихся бесспорных вопросов») [57, c. 290]. Такого рода знание базируется не на логическом, а на ассоциативном методе построения знаний. Основными операциями ассоциативного мышления являются: ассоциации, приобретенные на основе различных связей; припоминание прошлого опыта; пробы и ошибки со случайными успехами; привычные («автоматические») реакции и пр. Лишь инженерное (когнитивное) обеспечивает его увязку, его точность, его целостность, системность. Оно, в свою очередь, базируясь на критериях традиционной логики, обеспечивает точность, валидность, непротиворечивость общих понятий, рассуждений и выводов [29, c. 87-88].

В логике языком называется система знаков, служащая средством познания, хранения информации и общения [87, c. 9-10], логику язык интересует именно как средство познания [25, c. 42], это есть знаковая система, служащая для целей коммуникации и познания [53, с. 15]. Основными функциями знаков являются: выделение объектов познания и мысленное оперирование с ними. Поэтому знак должен быть, во-первых, чувственно воспринимаемым, и, во-вторых, он должен быть связан естественным образом или по установлению с обозначаемым.

Такое понимание языка согласуется с его определением как системы знаков – когнитивных инструментов в когнитивной лингвистике (наряду с другими научными предметами, например, в семиотике, психолингвистике, ИИ и др.). Согласно Краткому словарю когнитивных терминов (КСКТ), когнитивная лингвистика – это лингвистическое направление, в центре внимания которого находится язык как общий когнитивный механизм, как когнитивный инструмент – система знаков, играющих роль в репрезентации (кодировании) и в трансформировании информации. Эта система, в противоположность другим семиотическим инструментам человека, одновременно является объектом и внешним и внутренним для субъекта, конституированным независимо от него и подлежащим усвоению в онтогенезе. Такая двойственность языка отличает язык от остальных когнитивных видов деятельности. В механизмах языка существенны не только мыслительные структуры сами по себе, но и материальное воплощение этих структур в виде знаков со своими «телами» [82, c. 53]. В когнитивной лингвистике язык понимается как инструмент для организации, обработки и передачи информации и при этом как разновидность способности человека к познанию (наряду с другими способностями) [84, c. 264]. Это же свойство языка – его знаковый характер подчеркивает Р. М. Фрумкина: «язык – это знаковая система, функционирующая в социуме и обеспечивающая возможность общения» [171, c. 6]. Одним из положений метода классической рациональности, выделенных ею, является требование к познающему субъекту, состоящее в умении объяснить свой мыслительный путь другим. Не только результат, но и пути его получения должны быть открыты научному сообществу для сомнений и проверки [72, c. 61].

Изучение слова и текста как знака характерно для Тверской психолингвистической школы А. А. Залевской. Согласно концепции этой школы слово трактуется в качестве средства доступа к индивидуальному знанию. Текст-знак рассматривается в качестве стимула, который, воздействуя на сознание человека, возбуждает в нем единицы знаний, ассоциируемых с данным материальным знаком и используемых человеком для создания проекции текста. Особенности текста-знака (его стиль, синтаксис, лексико-грамматические особенности и т. д.), то есть то, что обычно исследуется в традиционной лингвистике, во многом определяют процесс построения когнитивной схемы – проекции текста. Это объясняется тем, что каждый языковой знак связан на уровне сознания и подсознания с определенными квантами знаний, существующих в памяти в форме ментальных репрезентаций [153, c. 3-4].

Таким образом, взгляд на язык как на знаковую систему, как на когнитивный инструмент образует общее основание и возможность кооперирования логики и когнитивной лингвистики. Тем самым создаются условия для реализации системно-семиотического подхода к языку в отличие от «чистого» языкознания, традиционно понимающего язык как средство общения (хотя одной из тенденций современного языкознания является изменение самого понимания языка, см. далее глава 2). Оно начинает служить, с одной стороны, осмыслению и преодолению сложившейся на сегодня в языковедении ситуации с языком как предметом, с другой стороны – логике построения процесса восхождения от абстрактного к конкретному, т.е. непротиворечивости самого пути анализа и синтеза. В гносеологии язык определяется как система знаков, имеющих значения. Знак в ней рассматривается не как объект познания, а как его средство [1, c. 159]. Естественный язык – лишь одна из знаковых систем. Это система, которая реализует себя в текстах. Там, где есть знаки, должно осуществляться понимание этих знаков в соответствии с логическими нормами. Логический анализ мышления всегда есть исследование языка, в котором оно протекает и без которого оно не является возможным. В этом плане логика – наука о мышлении – есть в равной мере и наука о языке. Мышление и использование языка – две предполагающие друг друга стороны как процесса познания, так и процесса общения. Язык участвует не только в выражении мысли, но и в самом ее формировании. В процессе реального формирования понятия на основе его научного определения как термина набор признаков, характеризующий развитое понятие (в его частичности и целостности), является принципиально иным по сравнению с набором признаков, характеризующих его начальные формы. В познавательной деятельности весь состав признаков, характеризующих значение (и понятие), не дан изначально, этот состав признаков не выбирается из готового набора, а формируется (узнается, осваивается, выстраивается). Достижение этого возможно только при соблюдении процедуры мышления, которая еще, «к сожалению, не объяснена на уровне технологии, алгоритма» [24, c. 121].

Иными словами, реализация цели создания научного логического объекта ставит перед необходимостью логического обеспечения мыслительной конструкторской деятельности исследователя на материале переведенных в образы значений. То отношение к значению, которое свойственно когнитивной лингвистике, где оно рассматривается как основной объект исследования [84, c. 254], еще более усиливает эту зависимость в силу его абстрактной сущности. Если раньше в центре интересов лингвиста стояли сами языковые средства (фонетические, то есть звуковые, грамматические, лексические), то теперь ясно осознано, что все эти языковые средства суть только формальные операторы, с помощью которых человек осуществляет процесс общения, прилагая их к системе значений и получая осмысленный и целостный текст. Значение из одного из многих понятий лингвистики все больше превращается в основное, ключевое ее понятие, которое выходит за пределы общения, получая статус основной познавательной единицы, формирующей образ мира человека и в этом качестве входящей в состав разного рода когнитивных схем, эталонных образов типовых когнитивных ситуаций и т. д. [96, c. 21-23]. Признание за текстом его знакового характера в большей степени присуще ученым из других областей знания – философии, методологии, когнитивной лингвистики, содержательной логики, семиотики, информатики, ИИ, нежели традиционной лингвистики. По сути, именно знаковость текста является разрешающим моментом для усмотрения за ним его возможности оказывать влияние на творческую деятельность мышления, воображения, воли. Самостоятельная «активность» текста в культуре рассматривается при помощи концепции репрезентации, анализирующей значение символических систем в языке, науке, искусстве. При этом понятие репрезентации является одним из наиболее сложных и спорных в теории познания.

Диалектическая логика учит, что на определенном этапе изучения объекта, а именно, когда выделены и зафиксированы его всеобщие свойства и отношения, правильным в научном отношении методом дальнейшего его изучения будет метод восхождения от абстрактного к конкретному [183, c. 16]. Будучи используемым в качестве принципа мышления, восхождение обеспечивает возможность применения исторического опыта познания сложноорганизованных объектов посредством анализа и синтеза, индукции и дедукции в живом созерцании, эмпирическом и теоретическом познании, становясь методом построения научной теории [1, с. 337].

Он является основным, стержневым в методологии познания, и его свойство быть методом построения научной теории и есть его предназначение [1, c. 159].

Для того же чтобы построить логический объект «язык», нужна не просто информация о том, что это такое, какими обладает свойствами, как этот объект выглядит и что он отображает, но и объяснение процесса становления этого объекта в циклах чувственного и рационального познания. В языковедении еще не был сконструирован из единиц – понятий и введен в обиход логический конструкт «язык» и теория языка, построенные индуктивным способом, при котором одни знания выводятся из других, истинность которых уже доказана. Процессы формирования систем понятий и утверждений, обладающих определенной системной целостностью, признаются в науке особенно интересными и малоизученными. Такие системы могут исполнять роль лингвистических моделей предметных областей (ПО). Методология познания отмечает, что «ценность таких лингвистических моделей состоит в том, что они позволяют сами по себе, только при помощи интеллектуальных усилий, решать проблемы, возникающие на практике» [102, c. 88].

В научном знании диалектическое мышление, предполагающее строго детерминированный умственный процесс признается нормой понимания объекта. Его сущность состоит в развертывании совокупности форм порождаемого объекта, в систематизации этих форм на основе многих подходов к исследованию этого объекта. Систематика есть синтез всех представлений об объекте. Его системное определение приводит к расширению объема, к превращению объекта во все большее по объему множество и систематике его элементов в качестве иерархической системы подмножеств [24, c. 253]. Объект как исследуемое множество его форм представляет собой первичное множество, а его элементы (подмножества) представляют вторичные множества, подмножества вторичных множеств – третичное и т. п. [24, c. 253-254].

В монографии диалектическая логика и мышление, детерминированное законом восхождения в познавательном отражении, определяют способ соотнесения мыслей исследователя, представляющий собой развитие мысли от абстрактных определений (и текстовых описаний) к их целостному комплексу или системное раскрытие сущностных характеристик языка – логического объекта.

Как свидетельствует методология диалектического мышления, без диалектики наука на определенном этапе своего развития запутывается в неразрешимых логических и диалектических противоречиях, диалектическое мышление не стало нормой понимания всех объектов, к тому же сохраняется преимущественно в стихийной форме. По мнению методолога мышления А. Г. Войтова, диалектика не приобрела практического значения не только для повседневного мышления всех людей, но и для специалистов [24, c. 325].

В работе предлагаются выделенная мыслительная «клеточка» и «начало» науки о языке и результат разрешения системы противоречий, касающихся самого объекта, что привело к последовательному умственному воспроизведению сущности предмета «язык» и выявлению главных законов его развития и функционирования.

Поскольку продуктами настоящего исследования являются теоретические модели, то они представляют собой результат познания объекта в форме целенаправленной лингвокогнитивной деятельности, где строгие и точные решения моделируются по схеме «если А, то В». Само производство серии моделей представляет собой конструирование чувственных и понятийных образов, которыми исследователь-когнитолог оперирует в своем сознании в процессе понимания текста научного определения базовых понятий как знака и которые индуцируются у другого субъекта при восприятии соответствующих дефиниций (и текстовых описаний). «Строительным материалом» этих концептуальных образований обнаружил себя отдельный признак, совокупности признаков или мыслительные конструкции, представления, понятия, суждения, фиксируемые в форме знаков естественного и символического языков.

Таким образом, именно в связи с умственным характером производственной деятельности встает вопрос о необходимости показа самых существенных информационно-логических решений для создания объекта и его теории.

К таковым следует отнести операционализацию содержания понятий о знаках, о смысле знаков, их функциях, принципах употребления языковых знаков, о нормах диалектической и формальной логики, о логических законах, методах научного познания, о понятии и других основных формах мышления, о логических приемах познания, об описании и точном определении объекта и другие. Словом, представляется необходимым хотя бы в тезисной форме предъявить тот невидимый логический каркас работы, на котором держится предпринятый продолжительный мыслительный ход.

Исходной антиномией анализа в данной работе обнаружило себя отношение между двумя сторонами понятия – его содержанием и объемом (третья сторона понятия – его имя – исключена из поля исследования в связи с ограничением материала понятиями-терминами).

Согласно теории познания понятие является исходной и ведущей формой абстрактно-мысленного отражения объектов [1, c. 151]. Е. К. Войшвилло, посвятивший понятию монографические исследования, считает, что одна из основных функций понятия в процессе познания состоит именно в том, что оно выделяет, представляя в обобщенном виде, предметы некоторого класса по некоторым определенным (общим, существенным) их признакам. Понятие определяется им как форма (вид) мысли, или как мысленное образование, оно есть результат обобщения предметов некоторого класса и мысленного выделения самого этого класса по определенной совокупности общих для предметов этого класса – и в совокупности отличительных для них – признаков [26, c. 91]. Понятием называется то, что обычно называют смыслом слова, имея в виду прежде всего смыслы общих имен, поскольку на их базе формируются смыслы единичных имен. Если понятие образовано корректным образом, то указанная совокупность признаков является также неизбыточной. Это означает, что каждый признак из этой совокупности необходим для выделения данного класса. Совокупность без этого признака уже не будет отличительной [27, c. 91].

Наибольшую ценность в познании представляют собой понятия, в которых предметы обобщаются по существенным признакам [27, c. 91], а мышление в строгом смысле слова начинается только тогда, когда у субъекта имеются точные понятия. Особую значимость для исследования роли понятия в процессе порождения мысленно-конкретного объекта имеет усмотрение у понятия свойства быть результатом сопоставления и, в конечном счете, систематики всех форм объекта [24, c. 147]. Разработанная в исследовании модель технологии порождения объекта-понятия через посредство его сущностных свойств основана на выявлении всех главных форм объекта и их представлении в виде определенных вертикально-горизонтальных рядов категорий или матрицы в формате 3 × 3.

В логической семантике говорят о двух основных видах значения: экстенсиональное значение (предмет или класс предметов, обозначаемых данным выражением) и интенсиональное значение (смысл выражения) [75, c. 162].

В исследовании эффективным оказалось применение положения логики о том, что интенсионалы формулируют знания об объектах, что предмет рассматривается в этом случае именно так, как его характеризует смысловое содержание знака [25, c. 83, 160]. Учет этого положения (наряду с другими) позволил обнаружить следующий существенный факт. Построение базы знания (модели языка и знания о нем, или предметной области, или поля знания) у субъекта познания возможно только при условии сформированности у него понятия об объекте «понятие» или метапонятия на основе его интенсионала. Знание об этом объекте имеет самый высокий уровень абстракции, оно формируется путем определения интенсионалов всех других необходимых научных понятий более низкого уровня абстракции через соотнесение с метапонятием и указанием их специфических свойств.

Таким образом, путь определения понятия, основанный на идее интенсионала, позволяет субъекту познания овладеть способом «чистки» научных понятий, что завершается для него построением математически ясных определений и погружает его в мир творений разума. Этот процесс достаточно сложен, но именно он (наряду с образованием новых научных понятий) создает логически обусловленные предпосылки для развития его способности выявлять глубинные структуры знаний и работать с ними. Диалектическая логика показывает, что при определении форм объекта наибольшие трудности возникают при составлении дефиниций исходной формы объекта. Для нее не может быть указано более общего и простого объекта, исходя из которого будут указаны его родовые и видовые свойства [24, c. 254]. Выявленный механизм производства знания как системы в процессе овладения научным понятием на базе алгоритма «знакомства с математическим множеством» позволяет сделать известными все его конституирующие свойства-признаки. Аналогичное упорядочение элементов понятий, составляющих «полный охват» системы языка и имеющих одинаковую логическую структуру (в рамках конъюнктивного определения), обусловливает систематику всех форм искомого объекта, позволяет выявить главные типы свойств этого целостного объекта и разработку его теории. Тем самым фиксация в памяти исходной конструктивной ментальной структуры – знания о мысленном объекте – «понятие» становится исходной точкой, логическим началом целостного концептуального (понятийного) знания о системе языка. А в когнитивной модели объект есть знание о нем, и поэтому он динамичен [102, c. 137], что позволяет оперировать не только логическим знанием о понятии, но и войти в кооперацию с понятием знания, ментальной репрезентации, информации, величин и др., то есть с психологическим, информационным, математическим и т. д. знанием.

Важность этого момента познания трудно переоценить в связи с тем, что, как подчеркивается в гносеологии, «начало» есть тот же «результат», они совпадают постольку, поскольку явления совпадают с сущностью. Движение от «начала» к «результату» должно быть систематическим обогащением «начала» сущностными характеристиками объекта. Получается поступательность и круговое движение познания» [1, c. 340].

Таким образом, подход к языку как к знаковой системе, как к когнитивному инструменту образует питательную среду и для выявления, и для использования исследователем содержательных и действенных логических компонентов в деле создания теории и практики порождения научного объекта.

Кратко охарактеризуем ряд самых необходимых логических представлений, раскрывающих содержание знака в логике и подлежащих освоению лингвистом-когнитологом в первую очередь.

Знаком в логике называется материальный объект, выступающий в познании и процессе общения представителем другого объекта, ситуации, действия, состояния, свойства или отношения – всего, на что требуется указывать.

Основными функциями знаков являются: выделение объектов познания и мысленное оперирование с ними. Поэтому знак должен быть, во-первых, чувственно воспринимаемым, и, во-вторых, он должен быть связан естественным образом или по установлению с обозначаемым.

Обозначаемое называется значением знака. Каждый знак указывает на свое значение каким-то особым способом, связывается с ним посредством определенной информации об обозначаемом, которая либо содержится в материальной природе знака, либо приписывается знаку.

Способ, которым знак указывает на свое значение, иначе говоря, информация, которую несет знак об обозначаемом, называется смыслом. Как показывает Е. К. Войшвилло, смысл знака – это такая характеристика обозначаемого им объекта, которая позволяет однозначно мысленно выделить этот объект из множества других объектов. Точнее говоря, это есть некоторая совокупность признаков, такое описание предмета, ситуации, вообще того, что составляет предметное значение знака, является отличительным для этого объекта. Иначе – это связанная со знаком информация о предмете, которая достаточна именно для мысленного выделения этого предмета [25, c. 48]. Смысл – это то, что понимает человек, производящий или воспринимающий знак, та мысль или представление, которое вызывает знак в его сознании.

Одни знаки сами по себе, по своей физической природе определенным образом указывают на обозначаемое, несут некоторую информацию об обозначаемом. Они имеют собственный смысл [87, c. 9].

Другие знаки сами по себе никакой информации об обозначаемом не содержат, и для людей, использующих такой знак, он может иметь разные смыслы. Эти знаки не имеют собственного смысла, смысл им придается, поэтому говорят, что они имеют только приданный смысл [87, c. 9].

В процессе создания концептуального объекта и установления у него системных свойств потребовали применения принципы употребления языковых знаков и знаков вообще: однозначности, предметности и взаимозаменимости [87, c. 9].

Принцип однозначности требует употреблять знак языка в каждом процессе рассуждения с одним и тем же значением.

Принцип предметности говорит о том, что, высказывая нечто о каком-то предмете или классе предметов, нужно употреблять знак этого предмета, а также знак того, что высказывается, но высказывание при этом относится не к знакам, а к самим предметам. Необходимо различать в одном языке объектный и метаязыковой уровни.

Принцип взаимозаменимости предполагает, что любой знак в составе сложного знака может быть заменен другим знаком с тем же значением, и при этом значение сложного знака не изменится. Выявленные в ходе исследования способы извлечения, структурирования, производства, преобразования, фиксации, хранения знания об объекте, заключенном в тексте научной дефиниции, формировались в полном соответствии с указанными принципами. Применение этих принципов в качестве операторов в условиях смыслового отношения тождества (эмпирическим материалом являлись тексты явных конъюнктивных научных дефиниций) служило установками для поддержания гомогенного мыслительного процесса и способствовало итерации циклов конструкторской деятельности. Иначе говоря, все задачи касались «одного и того же объекта» и решались одним способом. Эта ментальная ситуация эквивалентна тому, что в математике называется осознанностью и предполагает типологичность связи трех компонентов решения задачи. Отсюда следует, что для данного типа задач существует одна единая связь трех компонентов: понимания поставленной задачи, представления конкретной ситуации и соответствующего построения порядка действий, не меняющаяся внутри возможных вариаций в самом типе. Принадлежность задач к одному типу выявляется в логическом анализе деятельности решения задач и употребляемых в ней средств. При этом к одному и тому же типу относятся задачи, решаемые одним способом. Логически анализируемый способ решения выступает как норма решения, которая должна быть усвоена индивидом [1, c. 379]. «Устанавливать общее положение, которое может стать большей посылкой силлогизма, не обязательно путем наблюдения всех частных фактов, подходящих под данное положение, а достаточно для его установления привести основания, доказывающие его необходимость. И поскольку именно такое положение становится большей посылкой силлогизма, то, подводя под него частный случай, мы заключаем к такому частному случаю, который вовсе не принимался во внимание при формулировании общего положения. Поэтому шаг вперед в познании действительности в результате таких умозаключений очевиден и неоспорим» [190, c. 110].

Привлечение данных логической науки, касающихся арсенала систематических форм мышления (без которых научное мышление невозможно, это определения, классификации, доказательства, логические методы, связанные с анализом лингвистических данных опыта), получило регулярный характер и осуществлялось на всех этапах исследования.

Осуществление логических процедур анализа и порождающего синтеза (наряду с обобщением, систематизацией, классификацией и др.) в процессе выявления технологии, порождающейся деятельностью и производства понятийного знания, необходимость фиксации продуктов понимания потребовали операционализации логических понятий аналитических и синтетических суждений. Впервые в ясной форме разделение суждений на аналитические и синтетические было осуществлено немецким философом И. Кантом. Аналитическим суждением Кант называл такое суждение, предикат которого уже входит в содержание субъекта и, таким образом, ничего не добавляет к тому, что мы знали о субъекте. Синтетическим же, согласно Канту, является такое суждение, предикат которого добавляет что-то новое к содержанию субъекта.

Считается, что только синтетические суждения выражают новое знание, а аналитические представляют собой тавтологии, не содержащие никакой новой информации. В то же время следует иметь в виду, что различие между аналитическими и синтетическими суждениями не является строгим и четким, ибо наши понятия в процессе развития познания изменяют свое содержание, включают в него новые признаки, а это приводит к тому, что какие-то синтетические суждения становятся аналитическими [54, c. 14-15].

Синтез представляемой в работе теории с логикой осуществлялся и по линии культуры мышления, то есть с практической логикой.

В своем исследовании автор придерживается той точки зрения, согласно которой язык как предмет не может быть организован сложным образом и быть абсолютно рациональным объектом. В отличие от логики, изучающей отраженные в языке формы мышления, лингвистика изучает формы языка. Не вызывает никаких сомнений общая тенденция переориентации логики с анализа языков математических теорий на естественный язык [135, c. 6]. В пользу минимальной математизации и логизации теории естественного языка говорит и такой аргумент, как создание достаточно мощной формальной теории языка в основании искусственного интеллекта [135, c. 6].

Как теоретическая, так и практическая логика предъявляют требование исполнения логических законов (принципов): тождества, противоречия, достаточных оснований, доказательности.

Построение концептуального пространства предметной области, осуществление навигации по этой области осуществлено с соблюдением закона тождества: предмет обсуждения должен быть строго определен и не может меняться до конца обсуждения. Выполнение этого закона обеспечило устранение разногласий в определениях и понимании предмета обсуждения на всех этапах исследования как построения единого длинного мыслительного хода. Единое понимание системы лингвистических понятий и предмета деятельности устраняло несогласованность в ментальных действиях исследователя, способствуя единому толкованию цели деятельности и предмета осмысления. Соблюдение этого закона приближает к созданию и использованию естественной экспертной системы, которая должна строиться у каждого исследователя на базе определенных информационно-логических моделей. Различия же в определениях понятий, в выборе формализованных представлений могут послужить причиной рассогласования данных между различными учеными и соответственно между пользователями этих систем.

Этот закон нашел свое применение в том, что точность извлечения и распределения содержательных признаков понятий – терминов и их объемов обеспечивалась совокупностью логических действий – операций на понятиях на основании родового, видового, дифференциального признаков.

На этапе применения модели знания (то есть в процессе когнитивного понимания текста) этот закон преломился в требование выявления максимальной точности и однозначности фонетических, лексических, грамматических, стилистических, семантических значений. Выполнение этого требования составило условия для возникновения и фиксации регулярной соотнесенности целей и ментальных (речевых) состояний при разработке серии продуктов «языка мозга» (классов и подклассов слов, денотатных планов, концептуальных зависимостей, семантических сетей, фреймов, сценария как конечного ментального продукта понимания), при разработке алгоритмов, метапрограмм и программ мысли и вторичного текста. Эти информационно-логические модели служили формализованными техническими (речемыслительными) заданиями и техническими (речемыслительными) описаниями программ.

Следующим законом логики явился закон противоречия: не могут быть одновременно истинны суждение и его отрицание.

Никакой предмет не может обладать и не обладать неким свойством в один и тот же момент времени. Поэтому одновременное утверждение противоречивых фактов о некотором предмете является серьезной ошибкой в рассуждениях. Точно так же противоречия в формальных построениях, моделях, проектах делают невозможной их реализацию. Для успешного осуществления необходимо привести их в соответствие, например, с объективным содержанием материалов, из которых производится извлечение знаний.

Наиболее сложной логической проблемой всегда является решение вопроса: что же истинно – суждение или его отрицание либо справедливо что-то третье? Согласно третьему закону логики, известному как закон «исключенного третьего»: истинным может быть либо суждение, либо его отрицание.

Данный закон широко используется как основа косвенных доказательств, когда истинным принимается отрицание и из этого предположения выводится противоречие. Тогда из ложности отрицания по закону исключенного третьего следует истинность исходного суждения.

В случае сложных утверждений, которые невозможно в принципе ни доказать, ни опровергнуть, а потому нельзя установить, истинны они или ложны, следует руководствоваться принципом категоричности, обеспечивающим конструктивную направленность: всякое рассуждение необходимо доводить до определенного утверждения или его отрицания. Этот принцип выражает требование к логической завершенности рассуждений и построений. Нарушениями данного принципа являются рассуждения с расплывчатым заключением или отсутствием выводов.

В деятельности концептуального моделирования этот принцип находит выражение в требовании наиболее полного и точного определения конечных результатов, отсекающих недопустимые варианты решений. В умственном программировании данный закон требует наличия строгих и точных спецификаций программ, постановок решаемых задач, описаний проектируемых систем.

Однако любые предложения и утверждения о предлагаемых решениях проблем должны иметь объективные основания и строгое обоснование их осуществимости. В логике эту идею выражает закон достаточных оснований: утверждения необходимо обосновывать исходя из суждений, истинность которых доказана. Применительно к принятому в работе пониманию информации закон достаточных оснований необходимо дополнить принципом доказательности: всякое умственное построение (предложение) должно иметь строгое обоснование, опирающееся на точно установленные факты и положения.

Практический смысл этого принципа состоит в том, что необходимо доказательно обосновывать любые выводы, предложения и построения, претендующие на реализацию. Ни одно общее утверждение или теоретическое положение не может приниматься на веру. Оно должно иметь строгое обоснование.

В естественно-языковом программировании, которое может рассматриваться как один из видов инженерного проектирования программ, закон достаточного основания выступает в виде необходимости строгого обоснования правильности и надежности разрабатываемых алгоритмов и программ мысли и слова. Правильность алгоритмов и качество получаемых программ не должны приниматься на веру, а должны доказываться с помощью законов логики, методов представления и обработки информации, а также знания речемыслительных возможностей субъекта.

Нарушениями принципа доказательности являются нелогичные рассуждения, необоснованные выводы, недостаточность фактов, ошибки в расчетах значений и в категоризации, неполнота анализа последствий принимаемых решений и т. п. Очень серьезным нарушением является использование для принятия решений недостоверной информации, не соответствующей объективной действительности, поскольку «правильные решения» при неправильных предпосылках вполне могут оказаться ошибочными.

Следование названным законам и принципам мышления приобретает ведущую роль в инструментальном обеспечении мыслительной работы, общей рефлексии (управления) в процессе реализации целостных циклов познания и саморефлексии субъекта. Только их применение позволяет выявить технологию мышления (понимания), создать программы мысли и слова, модели знания, вербализовать результаты понимания.

Культура мышления предстала востребованной при применении правила выбора оптимального количества определений (чтобы понять уточненные определения, нужно «вжиться» в них, свободно ими владеть), правил разрешения мыслительных проблемных ситуаций различных типов, связанных с обращением с терминами, использовании понятий, умозаключений, суждений, объяснений, моделирования, формализации и т.п.

Особенное значение правила практической логики приобретают при логической обработке текстов определений лингвистических терминов и конструировании предметной области. Одновременно с этим они определяют и степень оптимальной познавательной трудности самого подхода, приемов формализации, приемов построения вторичного текста и т. д.

Потребовало операционализации понятие определения. Оно использовалось в смысле операции раскрытия содержания понятия, как придание смысла некоторому термину и как формулирование высказывания, в котором зафиксирован результат этой операции. В условиях признакового пространства, в котором работает мысль исследователя, определение решает существеннейшие задачи. Во-первых, оно отличает и отграничивает определяемый предмет от всех иных, во-вторых, оно раскрывает сущность определяемых идеальных предметов, указывает те основные признаки, без которых они не способны существовать и от которых в значительной мере зависят все иные их признаки. Мы рассматриваем дефиницию как исходный эмпирический материал языковедческого анализа, как знаковые цепочки текстов, остающиеся после актов коммуникации и мышления.

Проблема описания и точного определения не является новой и для лингвистической науки, корни ее уходят в целый ряд описательных и объясняющих наук и концепций. Не придавая этой проблеме статуса основной задачи, но вместе с тем найдя ее положительное решение и применение в настоящем исследовании в виде методики «чистки» понятий, приведем в качестве ссылки мысль Э. Гуссерля. На вопрос: «Должны ли мы и здесь искать дефинитную систему аксиом и возводить на ней дедуктивные теории? Или же, соответственно, должны ли мы и здесь искать «основные фигуры», чтобы затем конструировать, то есть дедуктивно выводить их них, последовательно применяя аксиомы, все принадлежащие к этой области сущностные образования и их сущностные определения?» он дает такой ответ: «Достичь полнейшей ясности относительно всех обнаруживающихся здесь принципиальных вопросов и, следовательно, обдумать, после фиксации понятия дефинитного многообразия, все необходимые условия, каким должна удовлетворять материально определяемая область, чтобы целиком и полностью соответствовать такой идее, – вот в высшей степени значительная проблема теории науки. Есть одно условие такого соответствования – точность «образования понятий», точность, которая не есть дело нашего выбора и задача логического искусства, но которая, что касается аксиоматических понятий, на какие мы претендовали и каким пришлось бы, однако, подтверждаться в непосредственном интуировании, предполагает точность внутри самих схватываемых сущностей» [38, c. 66-67].

Исследование выявило прямую необходимость использования приемов «чистки» и образования понятий, позволивших обнаружить способ построения языковой предметной области и разработать технологию конструирования понятийного лингвистического объекта. Применение идеи «точности схватываемых сущностей», неоднократно высказываемых соображений методологов – Г. П. Щедровицкого, Ю. А. Петрова, В. С. Степина и др. о необходимости построения точных научных понятий – нашли свое полное подтверждение в модели знания. Именно попризнаковое построение точных научных понятий и конструкций, управление ими со стороны исследователя позволили ему достичь системности в новом объектном мире языка и увидеть в нем предметный мир возможной будущей лингвистической деятельности.

Элементарное правило использования точных определений (только на основе точных определений возможны точные рассуждения [136, c. 38-39]) послужило развитию структуры ментальных пространств в процессе построения, представления и использования понятийного знания. Только на его основе стало возможным построение моделирующих рассуждений на всех этапах исследования. Их производство использовалось и в процессе инженерии языкапредмета и оперирования им, и в процессе построения гипертекста, а также при моделировании некоторой возможной реальности или части возможной реальности, реконструированной сознанием в процессе понимания – осмысления – порождения.

Путь точных и строгих определений, предполагающий выявление двух типов комплексов иерархических структур признаков понятий (родовые, видовые, дифференциальные; несубстанциональные, субстанциональные, процессуальные, эмотивные для обработки как научных определений терминов, так и словарных дефиниций слов и их объемов), предстает как основной путь для разрешения проблем неоднозначного понимания и различий в толкованиях предмета понимания, что позволяет субъекту познания с высокой степенью точности производить умственные действия по конструированию идеального объекта – языка, вычислению пропозиций смыслов текстовых единиц (ступенчатая категоризация) и создавать достаточно объективные интерпретации смысловой структуры исходного текста.

Особенное значение они приобретают при логической обработке текстов определений лингвистических терминов и конструировании предметной области. Одновременно с этим они определяют и степень оптимальной познавательной трудности самого подхода, приемов формализации, приемов построения вторичного текста и т. д.

Следует заметить, что для изучения терминов одних только лингвистических методов недостаточно, необходимо привлекать методы других наук – логики, гносеологии, терминоведения [92, c. 142-173].

Из всего перечисленного можно сделать вывод, что главными логическими условиями при обработке знаний, информаций, получаемых при извлечении значений из разнообразных и разнородных знаков, и их интерпретации являются научная достоверность получаемой информации и правильность используемых алгоритмов обработки информации.

Требование следовать вышеназванным условиям приобретает особую важность в связи с необходимостью последовательного, целенаправленного логического обеспечения продолжительного мыслительного хода, общей рефлексии (управления) в процессе реализации целостных циклов познания и саморефлексии субъекта, выявления когнитивных технологий, программ мысли и слова, понятийного моделирования, создания схем фиксации производимых чувственных и рациональных продуктов познания.

1.3.1. Конструктивы семиотического знания в решении концептуально-конструкторских задач

Следующим внешним основанием создаваемой теории должны стать семиотические основания. В искусственных формальных языках это те семиотические (синтаксические, семантические и прагматические) правила, в соответствии с которыми строится теория как языковая система [139, c. 95]. Чтобы построить язык, задается алфавит, т.е. конечный список символов (знаков, букв). Затем применяются формальные правила образования строчек символов, являющихся словами искусственного языка. После того как искусственный язык построен, в этом языке можно строить теории. Признак семиотической обоснованности теории говорит о приемлемости теории как инструмента познавательной деятельности [139, c. 109]. Семиотический критерий ориентирован на гносеологический критерий, на возможность принятой в теории семиотической системы выполнять определенную гносеологическую функцию. Таковой для теории является функция адекватного (с точностью до принятых гносеологических предпосылок) отображения действительности. Иными словами, если некоторая семиотическая система не может выполнять (но не обязательно в данное время не выполняет) гносеологическую функцию, то она заведомо не может быть теорией [139, c. 109].

Гносеология отмечает, что проблема обоснования содержательных теорий относится к еще более сложным проблемам, чем обоснование теорий чисто формальных [139, c. 112]. Признак семантической непротиворечивости является необходимым для обоснования любого рода содержательных теорий. Он автоматически обеспечивает и синтаксическую непротиворечивость теории [139, c. 114].

Для нас существенным является гносеологическое положение о возможности частичного семиотического основания теории – «семиотическое основание возможно как относительное неполное обоснование» [139, c. 115], поскольку в настоящей работе предлагается вариант семиотической системы естественного языка как инструмента познавательной деятельности не для всей языковой структуры, а для ее грамматического модуля.

Философия науки указывает, что взаимосвязь лингвистики и теории информации во многом была обязана развитию семиотики и новой трактовке лингвистики как части семиотики [173, c. 306]. Естественные языки стали рассматриваться в качестве варианта семиотических систем, а лингвистика предстала в качестве особой части семиотики и включила в себя исследование не только естественных, но и искусственных языков. Такая модернизация предметного поля языкознания, в свою очередь, открыла новые возможности его взаимодействия с другими науками, в которых применялись идеи и понятия семиотики. Как устанавливается в философии науки, все эти обменные процессы парадигмальными установками, понятиями и методами между различными науками предполагают, что должно существовать некоторое обобщенное видение предметных областей каждой из наук. Подобное видение позволяет сравнивать различные картины исследуемой реальности, находить в них общие блоки и идентифицировать их, рассматривая как одну и ту же реальность [173, c. 307]. Такое видение определяет общенаучная картина мира. Она интегрирует представления о предметах различных наук, формируя на основе их достижений целостный образ Вселенной, включающий представления о неорганическом, органическом и социальном мире и их связях. Именно эта картина позволяет установить сходство предметных областей разных наук, отождествить различные представления как видение одного и того же объекта или связей объектов и тем самым обосновать трансляцию знаний из одной науки в другую.

Наш особый интерес и необходимую реакцию вызывает рассуждение философа В. С. Степина, касающееся достижений биологической науки благодаря применению в ней физического представления об атомистическом строении вещества. Он отмечает, что для использования этого принципа в биологии нужно было принять еще одно представление – рассмотреть биологические организмы как особый вид тел (как живое вещество). Это представление также принадлежит общенаучной картине мира. Но если бы какой-либо исследователь выдвинул гипотезу, что посредством представлений об атомах и их строении, развитых в физике, можно объяснить, например, феномены духовной жизни человека – смыслы художественных текстов, смыслы религиозных и этических принципов, то эта гипотеза не нашла бы опоры в современной научной картине мира. Это объясняется тем, что духовные феномены она не включает в класс тел и не считает веществом [173, c. 307]. Проведенное нами исследование дает основание усомниться в утверждении о невозможности применения обобщенного физического знания «все тела состоят из атомов» к понятию смысла художественных текстов.

Если подходить к языку с позиции системно-структурного подхода к познанию (восходящему еще к Гегелю), то следует рассматривать любую предметную область с позиций закономерностей системного целого и взаимодействия составляющих его частей.

Современный структурализм исходит из многоуровневой иерархической организации любого объекта, то есть все процессы и явления можно рассматривать как множество более мелких подмножеств (признаков, деталей) и, наоборот, любые объекты можно (и нужно) рассматривать как элементы более высоких классов обобщений. Например, системный взгляд на проблематику структурирования знаний позволяет увидеть его иерархическую организацию.

Не пытаясь привести подробную логико-лингвистическую аргументацию, которая будет нами излагаться по мере освещения соответствующих решений задач рационалистического понимания, усмотрения за ним характера системного объекта, построения онтологической системы грамматики и усмотрения за ней отражения системной организации картины мира, отметим один самый существенный факт. Мы имеем в виду эффективность использования в работе в процессе деятельности по пониманию текста-знака (и во всех лингвистических исследованиях, связанных с изучением значения) метода разложения значения многозначного слова на семантические единицы – семы или признаки. Выявляемые минимальные единицы значения требуют своего отнесения, с одной стороны, со стороны лексического значения к единице, служащей отражению мира предмета, физического, материального, а с другой – со стороны опознания предмета и подведения его под категорию – к миру понятия, миру идеальному. Семы-признаки при этом выступают в качестве минимальной семантической единицы, которую вполне обоснованно можно по аналогии с физикой отнести к атому, а все значение слова – к веществу. Еще большую аналогию с физическим понятием строения вещества вызывает процесс попризнакового («поатомного») конструирования концептуальных объектов «понятие», «полный охват языка», «целостная модель знания о языке» и др.

Наконец, еще более полной предстает аналогия смыслов имен, глаголов и классов предиката – действия, состояния, процесса и т.д., поскольку они позволяют отобразить характер физического движения тел – фазовость, ускорение, замедление, покой, фиксируют степень активности при движении лица как физического тела и т. д. и т. п.

Уместным представляется заметить, что еще один из первых ученых, разработавших концепцию языкового знака, – А. А. Потебня рассматривал признак как содержание внутренней формы слова, а значение слова для него представляет собой множество признаков, будучи отражением предмета или явления действительности [37, c. 42-43]. Ф. Ф. Фортунатов считал, что язык как система знаков способствует анализу и синтезу в познании действительности и более того – языковые знаки позволяют отразить и понять такие явления действительности, которые по физическим причинам не могут быть восприняты и воспроизведены [37, c. 45]. В настоящее время рассмотрение языковых знаков в их отношении к действительности закреплено за сферой сигматики [34, c. 172]. Признание лексемы (ее акустического образа) знаком по отношению к мысленному образу стало общепринятым. Этого заключения достаточно для философского объяснения знаковой природы языка. Но его недостаточно для лингвиста [144, c. 163].

Таким образом, представляется не только возможным, но и необходимым принятие лингвистической наукой (и, соответственно, признание этого факта философией науки) физического представления об атомистическом строении значения как вещества и тем самым признание процесса интеграции картины мира, открываемой средствами языка, в общую научную картину мира.

Как логическое, так и семиотическое основание теории обязано сближению знаковых (информационных) предметов изучения семиотики и когнитивной лингвистики. Семиотика получает свое развитие именно в двадцатом столетии. По словам Г. Г. Почепцова, «это связано с более сложным объектом, который она изучает. Семиотический объект, как правило, строится на пересечении нескольких кодов. То есть это более сложный объект, требующий более совершенного инструментария, который мог возникнуть только сегодня. Именно последнее время стало расцветом для наук междисциплинарного профиля, и семиотика относится к их числу» [150, c. 9].

По мнению Лурии, «язык является системой кодов, которые достаточны для того, чтобы самостоятельно проанализировать предмет и выразить любые его признаки, свойства, отношения. С появлением языка как системы кодов, обозначающих предметы, действия, качества, отношения, человек получает как бы новое измерение сознания, у него создаются доступные для управления субъективные образы объективного мира, иначе говоря, представления, которыми он может манипулировать даже в отсутствие наглядных восприятий. И это есть решающий выигрыш, который получает человек с помощью языка» [100, c. 50, 41]. Согласно мнению Н. Б. Мечковской, по стилю мышления и по семиотическому объекту «№ 1» – естественному языку – семиотика ближе всего лингвистам. Семиотический анализ всегда связан с выходом за пределы одной знаковой системы, то есть, по сути, он предполагает межсемиотический взгляд на феномены общения и познания. Он требует от исследователя кругозора, но именно это и приводит к заслуживающим внимания результатам. У семиотики есть понятийный аппарат, который связывает ее с когнитивной психологией и теорией познания [114, c. 397-398].

Несмотря на обширную научную литературу по семиотике и знаковости языка, в языкознании остается много дискуссионных и нерешенных лингвосемиотических проблем. К ним относят: устройство языка с семиотической точки зрения, определение языкового знака, его специфика в сравнении с другими знаками, неодинаковое понимание свойств знака, отношения значения слова и знака и некоторые другие [34, c. 172; 37, с. 38-59; 3, с. 107-114; 144, с. 159-183].

Теория языка говорит, что еще совсем недавно велись оживленные споры о том, можно ли считать язык знаковой системой. И в настоящее время есть ученые, которые с осторожностью говорят о естественном языке как знаковой системе либо вовсе не признают его таковым [37, c. 38-39].

В трудах семиотического толка проводится мысль о том, что обычно язык определяют через его функции, выделяя при этом только коммуникативное назначение: «Язык – это средство общения» или «Язык – это средство общения людей». Данные определения, может быть, и правильны в самом общем смысле, хотя здесь можно было бы многое прибавить и уточнить. Но такого рода определения абсолютно неоперативны без дальнейшей конкретизации. Детализации же общего положения столь многообразны и проводятся по столь многим направлениям, что получаемые результаты не стыкуются между собой. Так, определение языка как факта культуры не смыкается с его определением как предмета изучения в школе или как стимула в психологической деятельности.

По мнению семиотиков, «определение языка как знаковой системы гораздо правомернее в качестве общей «крыши» для всех его многообразных проявлений, нежели бытующие сейчас определения, сводящиеся к одной и, может быть, не самой важной функции языка. Принятие нового определения, связанного со знаковой природой языка, сделало бы его видовым для всех частных случаев» [167, c. 79].

Наше развитие этих идей заключается в следующем. Если мы построим искусственный объект под названием «язык», то он предстанет как семиотический объект, построенный «на пересечении нескольких кодов».

Изменение самого объекта изучения приведет к трансформации науки о нем.

Такой объект будет способствовать развитию у пользователя языка «всех типов деятельности с информацией, протекающей в мозгу человека»; он станет основанием для формирования способности осознанного, управляемого речевосприятия (смысловосприятия) и речепроизводства (смыслопроизводства) в соответствии с культурой мышления (т.е. приведет к появлению нового содержания в коммуникативной функции языка). Он обеспечит действительность научного языковедения и будет стимулировать дальнейшее развитие исследований когнитивной функции языка, открывая новые возможности для лингвистов в деле исследования «черного ящика» человеческого сознания.

Благодаря наличию в содержании дисциплины предмета обучения языку возникнут условия для регулярного решения проблем – смысловых задач или установления значений переменных (семантических предикатов), когда задан набор ограничений. Задачное содержание языкового обучения сблизит содержание, способы и психические продукты деятельности, осуществляемой на материале точного, естественнонаучного и гуманитарного знания. Решая смысловую задачу, то есть, осуществляя деятельность понимания через выполнение целесообразных действий, опирающихся на вычисление характера пропозиции (а таковая имеет место в любом предложении-высказывании в виде буквального значения предложения), обучаемый будет приходить к результату сам, а средством, служащим решению, явятся соответствующие мыслительные операции и рассуждения, опирающиеся на предметную область «язык». Проблемный (задачный) способ обучения языку, по сути, станет обучением когнитивной функции языка, вызывая к жизни целые комплексы системно-логических и предметно-специфических интеллектуальных (включая и речь) умений (например, применение совокупности методов изучения разнообразных типов языковых значений, выявление различных типов (частичных и целостных) семантических структур с учетом их «тел», учет и целевое планирование производства совокупности разноформатных репрезентаций, построение системы доказательств, обосновывающих достигнутое решение и т. д.), невостребованных при коммуникативном обучении.

Иными словами, возникнут условия для обучения языку через задачи для развития интеллекта как «целенаправленной действующей символьной системы, обладающей единым формальным аппаратом для представления декларативного знания» [82, c. 38]. Любопытно отметить, что с позиции обладателя концептуальной предметной области «язык» необходимым, полезным и естественным становится гносеологическое требование из сферы естественных наук, касающееся объяснения термина («а это и представляет собой определение понятия»). Объяснение термина позволяет нам понять данную вещь в ее глубочайшей сущности. Если в обычном словоупотреблении мы сначала ставим термин, а затем определяем его (например, «щенок – это молодой пес»), то в науке имеет место обратный процесс. Научную запись следует читать справа налево, отвечая на вопрос: как мы будем называть молодого пса, а не что такое щенок. Научные термины и знаки – не что иное, как условные сокращения записей, которые заняли бы гораздо больше места [35, c. 30-31].

В нашу задачу не входит вступление в дискуссию или проведение специального исследования, посвященного таким глобальным вопросам. Мы лишь стремимся обрисовать те конструктивные позиции, имеющиеся в семиотическом знании, которые мы заимствовали при формировании наших представлений и которые объективно привели нас к созданию системно-семиотических концептуальных образований.

Любопытно заметить, что основы семиотики закладывались в трудах философов и логиков классической древности (V в. до н.э.), которые не отделяли себя от геометрии, грамматики, риторики. К классикам современной семиотики относят философов, логиков, математиков (Чарлз С. Пирс, Чарлз У. Моррис, Умберто Эко); психологов (Жан Пиаже, Л. С. Выготский, Н. И. Жинкин); литературоведов (М. М. Бахтин, Ролан Барт, Ю. М. Лотман, Цветан Тодоров); антропологов и этнологов (Бронислав Малиновский, Клод Леви-Строс, Виктор Тэрнер); фольклористов (В. Я. Пропп, Е. М. Мелетинский, Г. Л. Пермяков); лингвистов (Фердинанд де Соссюр, Роман Якобсон, Вяч. Вс. Иванов, Б. А. Успенский); историков религий, культуры и искусств (П. А. Флоренский, А. Ф. Лосев, Мишель Фуко, А. М. Пятигорский); режиссеров театра и кино (В. Э. Мейерхольд, С. М. Эйзенштейн, Пьер Паоло Пазолини); романистов и эссеистов (Хорхе Луис Борхес, Умберто Эко). Идеи и методы, персоналии и история русской семиотики подробно представлены в труде [150]. Различные направления семиотики, развивавшиеся на протяжении столетней истории дисциплины, описаны в фундаментальном труде [163].

Непосредственным предметом семиотики является информационная система, то есть система, несущая информацию, и элементарное ядро такой системы – знаковая система. Каковы бы ни были такие системы – действуют ли они в обществе, в природе или человеке (его организме, мышлении и психике), – они предмет семиотики [170, c. 5]. Здесь следует отметить, что такое понимание предмета семиотики полностью согласуется с применяемым в нашей работе философским понятием информации – гносеологических образов в чистом виде [1, c. 159-160] в качестве предмета лингвистики. Как отмечает Ю. М. Лотман, «всякий раз, когда мы имеем дело с передачей или хранением информации, мы можем ставить вопрос о языке этой информации» [99, c. 8].

В настоящем исследовании семиотический подход находит свое осуществление применительно к единой и целостной естественно-языковой информационной системе, которая реализует себя в двух аспектах: статическом (система языка, представленная в его структурной модели) и динамическом (текст как результат использования системы языка). Для представления ее гносеологического содержания и в качестве ее формализованного аналога предлагается семиотическая система или язык нашей теории. Исследование показало, что в соответствии с требованиями, предъявляемыми к научным теориям дисциплин, язык языка (наподобие языка арифметики, геометрии и т. д.) можно задать при помощи его алфавита (конечного списка символов) и правил образования строчек символов, являющихся словами формализованного языка. Его структурными основаниями явились сигматика (знаки в их отношении к отражаемой действительности или онтологическая система частей речи), синтаксис (правила образования строчек символов), семантика (отношение знаков к другим знакам) и прагматика (отношение знаков к носителям языка). В соответствии с этим обнаруженные способы решения задач как на этапе конструирования понятийного языкового объекта, так и на этапе вычисления значений (смыслов) единиц текста в процессе когнитивного понимания – порождения знания были «непосредственно связаны с извлечением концептов из тел языковых знаков, имеющих различную протяженность и принадлежащих к различным уровням» [82, c. 55].

Делая попытку создать теоретико-множественное обоснование лингвистической теории, прибегая к методам естественных наук, мы находим интеллектуальную поддержку в суждениях целого ряда ученых.

Следуя очень меткому выражению Е. Пельца, семиотика – это, так сказать, круглый стол, за которым представители различных дисциплин встречаются, чтобы обсудить, что общего у этих дисциплин в подходе к языку и знакам.

Семиотика занимается построением ключевых понятий и формулирует фундаментальные проблемы, стоящие перед теорией языка и знаков. В изучении этих понятий и проблем она зачастую выходит в смежные области логики, философии, лингвистики, психологии и прочих дисциплин. Она это делает для того, чтобы из сферы онтологии и эпистемологии в логике и философии или из специальных и подробных неформальных описаний языков в традиционной лингвистике извлечь для себя то, что имеет отношение к природе языка и знаков. Наиболее важные понятия лингвистической теории должна анализировать семиотика, а у нас до сих пор нет удовлетворительных правил перевода с естественного языка на формализованный. Ученый считает, что связи между семиотикой и логикой несомненны и крепки, но границы между той и другой областью зыбки и трудно определимы. Особо он выделяет мысль о необходимой связи между логикой, семиотикой и теоретической лингвистикой и их общими задачами. Именно семиотика дает представителям различных дисциплин возможность разрушить непроницаемые перегородки между их узкоспециальными сферами [132, c. 154, 157, 161, 163].

В семиотике кооперируются и сотрудничают ученые разных специальностей – лингвисты, историки литературы и искусства, культурологи, социологи, психиатры, математики [170, c. 5]; семиотика – это интердисциплинарная сфера [119, c. 129]; семиотика имеет междисциплинарный характер [114, c. 16].

Что привносит в понимание конкретного «языка» его семиотический анализ, дополнительный и хронологически более поздний?

Согласно обобщению Н. Б. Мечковской, он привносит то, чего нет ни в одной конкретной науке порознь: во-первых, общую концепцию, которая в любой отдельной семиотике видит коммуникативную систему с моделирующими и порождающими возможностями, а также принимает во внимание знаковую (заместительную) природу тех единиц (тех «кирпичиков»), из которых строится данная система; во-вторых, семиотика предлагает гуманитарному знанию результативный общий метод исследования разных систем; в-третьих, сопоставление разных знаковых систем позволяет лучше понять своеобразие каждой отдельной семиотики.

Наконец, на путях семиотики благодаря присущему ей абстрагирующему видению своих объектов удается выявить не просто те или иные «особенности» отдельных систем, но самые существенные черты их строения и содержания [114, c. 17-18]. Следует отметить, что подобное мнение об эффективной роли семиотики в изучении языка не является единодушным. Так, согласно концепции А. А. Гируцкого, «… знаковая теория языка сосредоточила внимание на изучении, прежде всего, его внутреннего устройства, на выявлении универсальных структурных свойств и элементов языка, их системных взаимосвязей и взаимоотношений. И хотя декларируется, что знаки языка как элементы его структуры сращены с системой сознания, а через нее – с системой социальной жизни людей, в знаковой концепции языка «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя, что сближает ее со структурализмом» [34, c. 180].

По мнению Мечковской, авторов, которых можно было бы представить в качестве «чистых семиотиков», «только семиотиков» или даже «в первую очередь семиотиков», по-видимому, пока нет или мало. Иногда ценной для семиотики признается «просто хорошая» гуманитарная работа – в которой есть глубина, ум и кругозор. «Глубина» – это умение увидеть ненаблюдаемое и внутреннее – то, что определяет видимое; «ум» – это логика и методичность исследования; «кругозор» – способность увидеть аналогии и параллели, а также факторы влияния за пределами «своего» объекта исследования. Но именно этому и учит семиотика. У семиотики нет объекта, который бы не рассматривался в других областях знаний. Специфика семиотики состоит не в особой предметной области интересов, но в особом, именно семиотическом (достаточно общем и абстрактном, как бы с высоты птичьего полета) взгляде на объекты разных наук [114, c. 17, 36].

Таким образом, пытаясь определить условия и характер актуализации когнитивной функции языка, представленной в его знаковом устройстве, мы притягиваем ряд достижений семиотики, семиотический метод к решению стоящих перед настоящим исследованием задач.

В общей семиотике мы находим целый ряд существенных сведений, оказавшихся весьма ценными для построения нашей теории.

В первую очередь это семиотические идеи Л. С. Выготского, касающиеся онто- и филогенеза сознания. Глубокий анализ наиболее ценных семиотических идей Выготского мы находим в труде Н. Б. Мечковской [114, c. 58-60].

Логически закономерным обнаружило себя применение содержания понятия «внутренняя речь» (в связи с необходимостью фиксировать в процессе понимания предметы, воспринятые сознанием исследователя и отраженные в виде мысленных образов). Мысль Выготского о ее грамматической свернутости и редуцированности, неэтничности и предикативности (т.е. о присутствии в ней смыслов, необходимых для содержательно нового компонента высказывания) позволила произвести точный и строгий учет количества и качества признаков, участвующих в образовании понятия как результата познания или производстве нового знания. Руководством к действию явилась мысль ученого о языковом знаке как «единстве обобщения и общения, коммуникации и мышления».

Поясним, каким образом в работе, осуществляемой в русле процессуальной семантики, используется тезис о коммуникации как орудии познания, о том, что знаковый характер языка обусловливает познавательные процессы.

По Т. Винограду, процессуальный подход позволяет не проводить резкого разграничения между символьными структурами, которые представляют «знание языка», «знание языкового употребления» и «знание мира». При процессуальном подходе динамические концепты используются с целью объяснения структуры языка на уровне абстракции, который находится еще далеко от мелких подробностей конкретного «употребления» не релевантных для первого уровня понимания основных процессов. На каждой стадии развития теории мы решаем, какие аспекты процесса обработки релевантны, а какие можно игнорировать для упрощения проблемы. Но на каждой стадии нужно сосредоточиться на наборе «способностей», которые формируют компетенцию человека в использовании языка. Многие из этих способностей носят процессуальный характер – они включают алгоритмы обработки воспринимаемых входных данных и хранящейся в памяти информации, стратегий получения выводов и способы представления накопленного знания в символьных структурах. В этом смысле такая теория учитывает «употребление» [23, c. 55-56].

В данном исследовании указанный процесс интериоризации получает характер константы в структуре задачного способа понимания как системного объекта. В нашем исследовании одни задачи, например, связаны с конфликтом между тем, что дано субъекту непосредственно в языковых единицах (знаках), и тем целостным представлением о системе единиц (знаков), которого он должен достигнуть и доказать его объективный характер. Другие связаны с конфликтом между тем, что дано в языковых выражениях текста дефиниций терминов и характером понятийного образования, конструируемого им в своем сознании. Область возникновения третьих связана с целевой установкой когнитивного понимания художественного текста – пробиться к действительности, стоящей за текстом. Четвертые обязаны необходимости дифференцировать смысловые категории, лежащие за взаимодействием семантических компонентов предикатно-актантных структур разнообразного содержания и т.п.

Конец ознакомительного фрагмента.