Я вижу обширный камин, в зимние ночи доверху нагруженный дровами, с пылающими поленьями орехового дерева, на концах которых пузырилась сахаристая смола-живица, но она не пропадала даром, потому что мы её соскребали и ели; ленивую кошку, раскинувшуюся на шероховатой каменной плите под очагом, сонно моргавших собак, подпиравших откосы камина; мою тётушку, вяжущую у камелька, а по другую его сторону — моего дядю с трубкой из
кукурузного початка; блестящий, не покрытый ковром дубовый пол, слегка отражавший пляшущие языки пламени и испещрённый чёрными метками в тех местах, где выскочившие из огня раскалённые угольки умерли неспешной смертью; полдюжины детей, шумно и весело возившихся в сумерках на заднем плане; там и сям стулья с расщеплёнными сиденьями и среди них несколько кресел-качалок; колыбель — отслужившая службу, но с уверенностью дожидающаяся нового срока.
