Когда она, сидя под окном и склеивая гильзы или вертя мундштуки, подымала от работы свою белокурую хорошенькую головку, в глазах её просвечивала тревога и какое-то неопределённое чувство беспокойства, а лицо выражало не то вопрос, не то недоумение, не то мольбу... Взглянувши на её глаза, можно было подумать, что она или только что плакала, или хочет заплакать, — так уныло, тоскливо смотрели они... Но она молода, сердце её ещё не
заскорузло, не съёжилось, как ёжится на огне сухой лист.