Стража подвела их к впечатляющим, вдвое выше человеческого роста дверям, по обе стороны от которых стояли двое гвардейцев, а рядом, в нише, за большим ореховым столом сидел писец, плотно укутанный в тунику из мягкой шерстяной ткани.

И тут вдруг что-то изменилось в самой атмосфере заседания, что-то повисло в воздухе, умолк и уставился на президента министр финансов, и все остальные уставились на него, разглядывали его сквозь щели в броне непроницаемости, внезапно треснувшей от боли, а он ясно увидел самого себя, беззащитного, безмерно одинокого на своём стуле в конце длинного орехового стола, бледного от того, что застигнут врасплох в самом жалком для пожизненного президента положении: схватившимся за сердце; его жизнь догорала на ледяных угольках пристальных, как у ювелира, глаз министра здравоохранения; дорогой земляк, поигрывая в пальцах цепочкой карманных золотых часов, разглядывал само его нутро.

На массивном ореховом столе — компьютер, груды папок и чашка с остатками кофе.

Большой ореховый стол — он, должно быть, фунтов триста весил.

Мальчик сел, на него упало пятно солнечного света, а священник, сидя за своим ореховым столом, притворился, что очень занят.

На страже окна стоял массивный ореховый стол, заваленный грудами открытых книг.

Огромный длинный ореховый стол из югославского гарнитура всегда пустовал.

За овальным ореховым столом сидели две женщины, старая и молодая, во главе — мой начальник.