Собственно, могу назвать только одну достаточно организованную и артикулированную группу художников и литераторов, к которым я и принадлежал — Московский концептуализм.

Самой свой большой удачей считаю знакомство с художниками и литераторами московского концептуализма.

Специфика московского концептуализма в этом контексте состояла в том, что здесь точка зрения была отнята у индивидуального тела и перенесена на фантазматическое коллективное тело.

Московскому концептуализму было не столь важно продолжать и возрождать уже имеющееся, погребённое, запрещённое, мощно и при этом тайно носящееся в воздухе и спрятанное в архивах.

Воедино — фронтовая лирическая повесть, карнавальный гротеск, «деревенская» проза и московский концептуализм?

Им удалось подтвердить место московского концептуализма в западном сознании.

Поэтическая стратегия московского концептуализма базировалась на литературных референциях: героем произведений стал маленький человек по типу героев Гоголя/Чехова/Хармса, и это определяло как внутреннюю ориентированность на повествование и слово, так и эксплицитную вербальность произведений — большой объём письменного текста в составе изобразительного целого, если речь идёт о станковом искусстве, и включение письменной документации — в случае акций и перформансов.

Я думаю, корректно говорить о московском концептуализме, потому что западный концептуализм означает что-то совсем другое, у них фактически не существует концептуализма в литературе, это направление состоятельно только у нас.