Толико ею должен жить творитель, ею питаться... Любовь к славе и злату сделает его слабым, жажда райской обители — бесстрастным, понеже людская бесстрастность и беспорочность единообразна, яко нетекущие воды озера.

Вообще приучил он сограждан своих не желать и не уметь жить честно; но, подобно пчёлам, иметь в виду всегда лишь общество, беспрестанно виться вокруг своих начальников; быть как бы вне себя от восторга и любви к славе и всем принадлежать отечеству.

— Ну... — сказал отец, — я желал бы его другим, ни малейшей любви к славе, — («к чему тебя привела любовь к славе, жалкий старик», подумала княгиня).

На заре жизни мы способны на самую сильную любовь к славе.

Любовь к славе часто подогревает добродетель, заставляет не бояться королей, казней, смеяться над сладострастием и богатством.

Любовь к славе есть лишь желание нравиться себе подобным.

Это странное понятие чести — пустой призрак, принимаемый за добродетель, это любовь к славе, а не к справедливости, боязнь упрёка, а не порока.

Общественное значение чувств — вот что придаёт им ценность; но что же иное в ряду чувств бывает полезнее для общества, чем эта беспокойная погоня за людским одобрением, чем эта неутолимая жажда рукоплесканий, которая в великих делах зовётся любовью к славе, и тщеславием в малых?