Листья за три ночи и три дня покрывают воду лоскутным глянцевым одеялом, и следом за первым колючим снежком приходит долгая белая зима, с метелями, скрипучими морозами и бледной пустошью спящей в летаргическом сне природы.

У неё не было бы рыжей осени, разметавшей яркий, полыхающий огонь волос по подушкам; не было бы белой зимы, укрывавшей их пуховой периной, под которой они безмятежно спали, переплетя руки и ноги; не было бы нежно-зеленой весны, грустно смотрящей на них в ожидании скорой разлуки; не было бы душного лета, у которого были красные глаза и опухшее от слёз лицо, оживлявшееся только при редких, душераздирающих встречах; не было бы ещё одной осени, ещё одной зимы и ещё одной весны — бесцветных, блёклых, озаряемых раз в неделю письмами; не было бы ещё одного лета, медленно её истязающего... Не было бы последующих долгих, мёртвых, серых лет, выстроившихся в ряд, как очередь из хилых, бледных, тощих человечков с невидящими глазами...

Точно, как в рассказах деда о сверкающих белых зимах в добрые старые времена.

Это была уже не осень, но ещё и не зима, а просто насторожённое межвременье, когда вот-вот заявится белая зима, ожидаемая, но всегда приходящая неожиданно.

Заканчивается книга описанием прекрасного зимнего вечера: «Стояла белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом, розовым инеем на деревьях, бледно-изумрудным небом...» (XXVIII гл.).

В таких сладких мечтах время мчалось, как только мчится быстро время, и незаметно золотое лето сменялось румяною осенью, осень белою зимою, а зима зелёною весною — и пятнадцатая весна наступила для её дочери.

Раньше мы не знали горя от белой зимы, пока человек не разрушил наши дома, удивлённые и обречённые котята не могли понять, за что нас убивают.

Стояла белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом, розовым инеем на деревьях, бледно-изумрудным небом.