ГЛАВА 4
На пересменке Дениз сказала, что Мэри сегодня немножко «смешная». То есть, Мэри вела себя не так, как всегда: обычно она с блаженным видом сидела весь день в кресле, радостно улыбалась и одобрительно кивала головой, кто бы что бы ни сказал, а сегодня – раздражительная, весь день бродит по коридорам, заходит во все комнаты, несколько раз поднималась наверх и отказывается от еды.
– Присмотри за ней, любовь моя, – сказала Дениз Наташе. – Если она к отбою не успокоится, дай ей диазепам, он ей прописан, чтоб принимала в случае необходимости. Только не забудь сделать все как надо: чтоб свидетель был, все записи, какие положено, и все такое – ну, ты знаешь процедуру, куколка моя, не мне тебя учить.
– А что именно ее расстроило, не знаешь? – поинтересовалась Наташа.
– Конкретно не знаю, но ее сегодня навещали родственники, а после их визитов, сама понимаешь, резиденты почему-то часто сбиваются с толку.
– Потому что они помнить, что их выкидывать из семья, – объяснила Божена. – В моей стране мы никогда не выкидывать маму, когда она имеет много лет.
Кэрол закатила глаза. Когда вечерняя смена ушла домой, она улучила минутку и прошипела Наташе:
– Веселенькая у нас будет сегодня смена. Мэри будет всю ночь выкидывать фортеля, а тут еще эта с нами… Вот увидишь, часов в двенадцать она ляжет на диван и будет дрыхнуть до самого утра, а мы уработаемся, как загнанные лошади!
– Посмотрим, – сдержанно сказала Наташа.
Они разнесли резидентам овалтин. Одни сидели в гостиной и дремали в креслах перед телевизором; другие, необщительные, – в своих комнатах; третьи уже спали, помытые и переодетые в пижамы вечерним персоналом. Наташе, Кэрол и Божене понадобилось часа четыре, чтобы уложить спать остальных четырнадцать резидентов. Это всегда было настоящей баталией. Спать идти никто не хотел.
– Вы в своем уме, почему это я должна идти спать утром? – спрашивали сбившиеся с ритма «день-ночь».
– Кто вы такие, чтоб командовать тут? Когда хочу, тогда и иду спать! – возмущались строптивые.
– Мне сейчас должны принести моего ребенка, чтоб я его покормила. Как покормлю, так и пойду спать, – вступали в переговоры зациклившиеся на своих родительских обязанностях.
– Мне нужно срочно позвонить, но я не могу найти телефон. Он всегда был на кухне, почему вы его убрали? Почему вы все переставляете без моего разрешения? – сердились любившие порядок в своем доме.
– За мной сейчас заедет папа и мы поедем домой. С какой стати я буду тут спать? – говорили застрявшие в своей молодости.
На этот раз они управились быстро. Божена всегда работала с молниеносной скоростью, и все в ее руках горело. Она не прислушивалась к возражениям резидентов (скорее, просто их не понимала), брала их под белы рученьки и решительно разводила по спальням. По какой-то странной причине старики подчинялись ее властным командам: «Пора спать! Пора спать!». Ворчали, но не сопротивлялись.
– Как ее только приняли на работу? – опять шептала Кэрол. – Она же нарушает все правила! И такая грубая и бесцеремонная!
– Старики ее любят. Она их не обижает. Все быстро схватывает, – возразила Наташа. – И потом, все равно ведь надо, чтобы они спали в своих кроватях, а не сидели в креслах всю ночь, это им вредно.
– Работенка у нас! Силой потащишь их спать – получишь по шее за грубое обращение. Оставишь сидеть в креслах – все равно получишь по шее, на этот раз за халатное отношение! Напридумывали правил…
Во время короткого перерыва, после которого им по графику полагалось приниматься за хозяйственные дела – вычистить газовую плиту с духовкой, простирнуть белье и пропылесосить полы, – когда Кэрол вышла на задний двор покурить, Божена сказала Наташе:
– Она тебе про меня бла-бла-бла, бла-бла-бла? Ненавижу ее – в глаза «сю—сю—сю», а за спиной «гав-гав»! Все англичане такие!
– Да не все, Божена… Не обращай на Кэрол внимания, все знают, что она любит склоки, интриги… Не связывайся – себе дороже будет. Тебя тут все любят – и Трэйси, и Су, и Дениз. Точно говорю.
– Может, и любят, но все равно смеются, я говорю смешно, не знаю, не понимаю язык, – немного успокоилась Божена. – Учи меня, а? Я буду приносить блокнот, спрашивать и писать.
Вернулась Кэрол, окинула их быстрым ревнивым взглядом – не про нее ли говорили тут, пока ее не было? – и они снова принялись за работу.
Наташа взяла на себя кухню. Плита была загажена, как всегда, до предела. Господи, нарочно, что ли, Данкан заливает ее всем, чем можно?
—
Плита была загажена, как всегда, до предела. Господи, нарочно, что ли, они заливают ее всем, чем можно?
В тот день была их очередь дежурить по кухне. Раньше полуночи начинать не имело смысла, потому что жизнь в общаге достигала своего апогея часам к одиннадцати-двенадцати ночи, и на кухне толклось слишком много народу. С утра студенты первой смены были в институте, а второй – спали. После обеда первые возвращались в общагу и ложились спать, а вторые уходили в институт. Вечером и первые, и вторые учили уроки – институт был языковой, и заниматься надо было каждый день. Только часам к десяти вечера общежитие оживало: хлопали двери, гремела музыка, жарилась-парилась еда на кухне, выстраивались очереди в душ, менялось постельное белье у кастелянши в подвале, стоял гам от громких разговоров и смеха, висел дым коромыслом. Часам к двум-трем ночи постепенно опять воцарялась тишина.
Ровно в полночь Светка сходила на кухню на разведку и сказала, что все разошлись и можно начинать. С резиновыми перчатками, тряпками, ведром и стиральным порошком, Наташа и Света уныло побрели на кухню. В их обязанности входило: вымыть три плиты с недельными залежами накипи в различных степенях консистенции; вымыть три мойки с разлагающимися в них картрфельными очистками и еще чем-то мерзким, уже непонятно чем; вынести тяжелый и вонючий бак с переваливающимся за край мусором и вымыть пол.
Стараясь не смотреть и не дышать, Наташа засыпала поверхность плиты порошком и начала брезгливо тереть ее мокрой тряпкой. Света, отвернув лицо, выгребала отвратительную гадость из моек. На кухню заскочил было лохматый парень – кажется, его звали Димон – но, увидев, что идет уборка, тут же выскочил. Мимо кухни по коридору прошел Федька, бросив на них мимолетный взгляд. Тогда Наташа с ним знакома еще не была, но знала его. Его знали все.
– Вот гады, – сказала Света. – Неужели нельзя сразу убрать за собой очистки?
– Проваландаемся тут часа три, – пробормотала Наташа сквозь зубы.
– Это ж надо развести такое свинство! Надо что-то с этим делать. Принимать меры.
– Поднимать вопрос на комсомольском собрании.
– И ставить его ребром.
Обе невесело засмеялись.
– Бак вынесет Шурик, – решила Светка. – Правда, он об этом еще не знает.
– Ну, тебе стоит только моргнуть, он все для тебя сделает. Перед километром голых ног никто устоять не сможет.
– Вряд ли ему что-то обломится. И у него вроде бы девушка есть?
– Он же сказал, что они расстались.
– Я не помню, что он говорил, не обращаю внимания как-то.
– Да нет, Свет, он хороший и смешной. От тебя без ума. Во всяком случае, будь с ним поласковей, хотя бы ради мусора. Я, конечно, тоже постараюсь, но главная ставка на тебя.
Шурик оказался легок на помине:
– А, вот вы где! А я думаю, куда делись, в душ, что ли, ушли?
– Шууурик, Шуууриик! – обрадовалась Наташа. – Какое счастье, что ты пришел! Мы так рады тебя видеть! Света так переживала, что не видела тебя уже целых два часа!
– Я соскучилась, дорогой… – томно глядя на него, сказала Света.
Мимо по коридору опять прошел Федька, но на этот раз он через секунду вернулся и зашел на кухню.
– Боже, какая красота! Какой блеск! Вам, девочки, надо вынести благодарность от студкома за такую работу!
– Федор, тебе, как председателю студкома, я вот что имею сообщить… – взяла быка за рога Светка. – Надо как-то призвать народ, чтобы не свинячили так на кухне.
– Нет, ты послушай, – обратился к Шурику Федька, приложив руки к груди. – Разве это не музыка? «Имею тебе сообщить»! Какая структура фразы! Это же, нам, лингвистам, отрада для сердца – слышать такое!
– Просто уши поют, – согласился Шурик.
Наташа в это время чистила металлический ящик под духовкой. От присутствия Федьки она немного оробела. Сейчас он, конечно, начнет приставать к Светке, потому что у нее такие ноги и такой коротенький халатик, подумала она, стоя на коленках перед ящиком.
Но Федька опустился на корточки рядом с ней и сказал:
– А разве эта девочка учится у нас? Я думал, что она на МИУ.
У Наташи в груди полыхнул взрыв, облако от него поднялось до горла, и она задохнулась. С трудом, запинаясь, глупо выговорила, тоже говоря про себя в третьем лице, как и он:
– Она учится у нас, да. Не в МИУ.
– А как девочку зовут?
– Сейчас он ей «козу» будет делать, – засмеялась Светка.
Кухню в конце концов они вычистили, и Шурик с Федькой вместе вынесли мусорный бак. Помывшись в душе и уже переодевшись в ночнушку, Наташа вспомнила, что оставила на кухне резиновые перчатки, и, накинув халат, побежала туда, ни на что особо не надеясь: наверняка их уже свистнули. Но они все еще были там, где она их оставила, – на подоконнике. Она облегченно вздохнула, схватила их и выскочила из кухни, но в коридоре столкнулась с Федькой. Видно, он задался целью сегодня всю ночь расхаживать по коридору.
Он взял ее за талию и повел обратно на кухню.
– Ты только посмотри, как тут красиво. Окинь взглядом это чудо! Это же надо навести такую чистоту! Это просто уму непостижимо, это выше человеческих сил!
– А что тут было, ты бы видел, – слабым голосом ответила Наташа.
– Так вот и я об этом же, – Федька пристально смотрел на нее, все еще держа за талию. Глаза у него были серые, холодноватые, красивые, оценивающие, раздевающие. В них был интерес – к ней. Она почувствовала, что тонет в теплой, ласкающей кожу воде, что захлебывается… И опять задохнулась.
– Я слышал, вы хотели обсудить этот вопрос. Зайди завтра ко мне часов в девять вечера, и мы все обговорим. Действительно, надо что-то решать. Знаешь номер моей комнаты?
Наташа кивнула. Конечно, она знала номер его комнаты.
– Придешь? – не отводя от неë глаз и взяв ее за мизинец, спросил он.
Наташа опять кивнула и побежала к себе. Оглянувшись у двери, она увидела, что он стоит посреди коридора и смотрит ей вслед. Она вбежала в комнату и плюхнулась на кровать.
– Что случилось? Перчатки сперли? – высунула голову из-под одеяла Светка.
– Да нет, – ответила Наташа, вытаскивая их из карманов халата. – Федька… пригласил меня завтра… в гости.
– Ого! Пойдешь?
– Не знаю. Он ведь женат.
– Ну и что? Жена-то уехала. Один вечерок тебя ни к чему не обяжет. Может, вы просто посидите и чаю попьете. Сходи, он ведь тебе нравится. – Светка зевнула, снова накрылась одеялом и засопела.
От волнения, радости и удивления Наташа долго не могла заснуть. Тогда она, счастливая и гордая оттого, что он обратил на нее внимание, не знала, что, не пойди она на следующий день к нему, жизнь ее наверняка сложилась бы совсем иначе. У нее не было бы рыжей осени, разметавшей яркий, полыхающий огонь волос по подушкам; не было бы белой зимы, укрывавшей их пуховой периной, под которой они безмятежно спали, переплетя руки и ноги; не было бы нежно-зеленой весны, грустно смотрящей на них в ожидании скорой разлуки; не было бы душного лета, у которого были красные глаза и опухшее от слез лицо, оживлявшееся только при редких, душераздирающих встречах; не было бы еще одной осени, еще одной зимы и еще одной весны – бесцветных, блеклых, озаряемых раз в неделю письмами; не было бы еще одного лета, медленно ее истязающего… Не было бы последующих долгих, мертвых, серых лет, выстроившихся в ряд, как очередь из хилых, бледных, тощих человечков с невидящими глазами…
—
– Эй, ты чего застыла над плитой? Она уже вся блестит. С тобой все в порядке? Там Мэри разошлась. Может, пора дать ей таблетку? – запыхавшаяся Кэрол убирала пылесос в кладовку.
Наташа убрала «Доместос» в шкафчик под мойкой, повесила тряпку на крючок между стеной и духовкой и сняла перчатки.
– Как именно она разошлась?
Кэрол начала возбужденно рассказывать, пересыпая речь матом:
– Заходит во все комнаты, всех разбудила. Бэрил уже оделась и начала спускаться вниз, я ее только что обратно уложила. Кошмар!
– А сейчас она где?
– У Фрэнсис в комнате. Выволокла ее из постели, та плачет, эта ее успокаивает. Думает, что она маленькая девочка, отбилась от семьи.
– Ну, давай, дадим ей таблетку.
Они подошли к передвижному шкафу с медикаментами, и пока Наташа отпирала его и доставала учетный журнал и маленький, запертый на ключ металлический ящичек, Кэрол, вращая глазами и размахивая руками, в красках описывала то, чему явилась свидетелем, пока пылесосила на обоих этажах:
– Фред уже одевался, я его раздела, обратно уложила, Дорис орала «помогите, помогите», Бэрил такая мамонтиха, пока я ее развернула, пока обратно в спальню проводила, пока обратно в кровать запихнула – чуть спину не сломала! Черт знает что!
По дороге в комнату Фрэнсис Наташа спросила:
– А Божена где?
– В прачечной, якобы стирает. Сама, наверно, по телефону трещит! Говорю же, нам с тобой придется все тут расхлебывать, а она будет или по телефону болтать, или дрыхнуть.
– Ладно, не паникуй, Кэрол, сейчас дадим Мэри диазепам и будем надеяться на лучшее.
Но Мэри принимать таблетку не пожелала. Она сидела на краю кровати рядом с плачущей Фрэнсис и прижимала ее к себе. Кэрол шагнула к ней, наклонилась, собралась что-то сказать, но Мэри молниеносным движением схватила ее свободной рукой за волосы, притянула к постели и уткнула ее носом в одеяло. Кэрол рухнула на колени, а Мэри придавила ее затылок локтем.
Наташа, зажав под мышкой журнал с ящичком, бросилась к Кэрол и отпихнула локоть Мэри.
Кэрол, красная и растрепанная, офыркиваясь и ругаясь, вскочила на ноги и отпрыгнула в сторону. Наташа начала было говорить Мэри что-то вразумляющее, но та схватила с тумбочки настольную лампу и швырнула ее в Наташу. Наташа отскочила, и лампа с грохотом шмякнулась о дверь. Зеленый абажур с бахромой слетел и откатился в дальний угол комнаты (лампочка была давно выкручена, потому что Фрэнсис повадилась завешивать абажур трусами).
Мэри истошно закричала на них, что ей не до таблеток. Что ей надо спасать эту несчастную девочку. Не видите, ребенок потерялся? «Успокойся, дитя мое, сейчас мы пойдем на улицу и найдем твою маму». Фрэнсис заплакала еще пуще и жалобно запричитала:
– Где мои мама с папой?
В дверь постучала и просунула голову Божена:
– Я не знала, где вы быть! Что такое тут?
Наташа подобрала лампу с абажуром, и они вышли из комнаты. Надо было придумать, что делать.
Кэрол сказала, что надо позвонить Дениз. Наташа возразила, что Дениз вряд ли ответит. Она же любит абстрагироваться после работы. Кэрол попросила Наташу выражаться нормальным языком. Наташа предложила зайти еще раз – втроем. Иногда новое лицо, другой голос действуют на резидентов отрезвляюще.
Божене вкратце объяснили, что у Мэри «эпизод» и что она отказывается от таблетки. Божена предложила таблетку раскрошить и смешать с сахаром или сделать бутерброд и вдавить ее туда.
Кэрол сделала шаг назад и за ее спиной покрутила пальцем у виска.
Наташа сказала, что это запрещено, а если кто-то это и делает, то только с официального письменного разрешения врача после рассмотрения им, врачом, ситуации. Божена сказала «пф» и спросила, что это за ящичек и книга у Наташи под мышкой.
Кэрол сделала волчий оскал и вытаращила глаза.
Наташа объяснила, что в нем под ключ хранятся лекарства повышенного риска, а в книге записывается, какое лекарство, в какой дозе, в какое время и кому было выдано, а тот, кто его выдал и тот, кто был назначен свидетелем, в этой книге расписываются.
Божена опять сказала «пф». Они вошли в комнату. Мэри и Фрэнсис по-прежнему сидели в обнимку на кровати. Фрэнсис всхлипывала. Мэри гладила ее по волосам. Обе выглядели более или менее спокойно.
Наташа и Кэрол поздоровались и сделали вид, что ничего не произошло и что пять минут назад их здесь и не было. Мэри благосклонно им улыбнулась. Наташа отперла ящичек, вынула диазепам, выдавила таблетку в пластиковый стаканчик и поднесла его Мэри: «Мэри, дорогая, Вам надо принять лекарство…». Кэрол стояла рядом, держа наготове стакан с водой.
Мэри опять заволновалась, затряслась и замахнулась на них: «Пошли вон!». Божена решительно вынула из кармана чайную ложку (чайные ложки носили в карманах все – в случае необходимости ими было удобно отпирать двери, запертые резидентами изнутри), выхватила у Наташи стаканчик с таблеткой, перекинула таблетку в ложку и вдруг оглушительно рявкнула, как генерал на плацу:
– Открыть рот!!
Фрэнсис перестала плакать, у Мэри от изумления и неожиданности отвисла челюсть, Божена в мгновение ока сунула ей в рот таблетку, отобрала у оторопевшей у Кэрол стакан с водой и поднесла его к губам Мэри. Потрясенная Мэри автоматически сделала несколько глотков.
– Все! – объявила Божена и, сказав, что сейчас сделает обход, запечет три картофелины и через десять минут будет ждать их на кухне, вышла из комнаты.
– Какая же она дура, – не желая признавать свое поражение, пробормотала Кэрол.
– Тем не менее и как бы то ни было, диазепам у Мэри в желудке.
Наташа обернулась к Мэри и проникновенно сказала:
– Мэри, спасибо Вам огромное! Вы нам так помогли! Мы бы не справились без Вашей помощи! Вы нашли эту потерявшуюся девочку и успокоили ее! Тем временем мы позвонили в полицию, ее родители нашлись и заберут ее завтра отсюда с первым дилижансом! А пока давайте уложим ее спать, ей надо отдохнуть.
Мэри оправилась от шока, растрогалась и помогла Наташе и Кэрол поудобнее уложить «девочку» в постель и подоткнуть под нее одеяло.
– А теперь и Вам, Мэри, надо отдохнуть, у Вас был трудный день. Вы весь день сегодня были на ногах, Вы сослужили церкви огромную службу. Давайте мы проводим Вас в Вашу спальню, викарий предоставил Вам комнату и Вы можете тут переночевать, чтоб Вам не идти домой посреди ночи.
– Правда? Сам викарий выделил мне комнату? О, как это мило с его стороны! Спасибо огромное!
– Что Вы, что Вы, это Вам спасибо! А теперь Вам надо отдохнуть, чтобы завтра в новыми силами приняться за работу. Ваша помощь неоценима. Вы ведь поможете нам завтра, Мэри?
Мэри позволила проводить себя в ее комнату, переодеть и уложить в кровать. Таблетка уже начала действовать, Мэри успокоилась, расцеловала их обеих, сказала, что безумно их любит и заснула со счастливой улыбкой на лице.
Наташа и Кэрол с облегчением вышли из ее спальни.
– Ну, ты и горазда врать, миссис Уотсон! И церковь приплела, и дилижанс. Про церковь я понимаю, Мэри там работала много лет, а дилижанс-то откуда взялся?
– Сам в голову пришел. Вдохновение на меня накатило.
– Пойдем картошку есть, вдохновение.
Божена уже сделала салат, достала майонез, масло, соль, тертый сыр и три подноса с тарелками, вилками и ножами. Она вытащила из микроволновки три горячие картофелины и, обжигаясь, раскидала их по тарелкам.
Они устроились поудобнее на креслах в гостиной, установив на коленях подносы с едой. Божена сказала, что проверила всех резидентов, все спят, за исключением Изабеллы – она вытащила из шкафа все свои платья и кофты, а из ящиков комода – все белье и сложила вещи аккуратными стопочками на кровати. Фотографии в рамках, статуэтки и вазочки были завернуты в трусы и майки и разложены на полу. Сама Изабелла сидела в кресле в пальто и шляпке и ждала автобус. Ей очень понравилось в этом отеле, но пора ехать домой. Конечно, через пять минут – это же Божена! – все вещи были на своих прежних местах, а Изабелла – обратно в постели.
Они поели, и Наташа сказала:
– Следующий обход – в четыре, а пока отдыхайте, девочки, коли есть возможность. Никогда не знаешь, что тут может приключиться.
– Да уж, в этом дурдоме нужно всегда быть готовым ко всему, – пробормотала Кэрол.
Божена достала учебник английского языка и уткнулась в него, Наташа обложилась папками, графиками и таблицами, которые ей надлежало заполнить, а Кэрол свернулась калачиком на диване и заснула. Она спала мертвецким сном до самого утра, громко храпя, пропустив обход в четыре часа и не среагировав на появление в гостиной Дерека, стучавшего палкой и громко вопрошавшего, где он, где все, что это за забегаловка и как он в ней оказался. Не слышала она и адресованных Дереку властных окриков Божены и мягких, успокаивающих уговоров Наташи. Разбудить ее удалось только в шесть часов, когда уже пришла пора будить резидентов и разносить им утренние чашечки чая или кофе.