Так что я без удивления нашёл в тех из его произведений, что были переведены, а именно в «Тангейзере», «Лоэнгрине» и «Корабле-призраке» 10, превосходный метод построения, дух порядка и деления, напоминающий архитектуру античных трагедий.

Катарсис античной трагедии в его философском понимании заключался в том, что зритель должен был очиститься, ощутив торжество высшей справедливости судьбы и воли богов, утверждаемой за счёт людских страданий, которым в рамках человеческой справедливости не было оправдания.

Вдруг, среди плещущего безмолвия безбрежного океана, раздался голос, который, будучи усилен рупором — этой новейшей медной маской античной трагедии — звучал чем-то сверхъестественным.

Опускать занавес в тот самый миг, когда взбунтовавшийся крестьянин поднимает топор над головой благодетеля-помещика, — это такое же варварство, как и то, о котором речь была выше; для античной трагедии оно невозможно.

И это двойное отношение — применение одного основного правила, делающего честь античной трагедии; оно гласит: «Момент крайнего пафоса не должен быть концом трагедии».

Ах, да, мы берем изредка, с утомленной, скептической душой, какую-нибудь случайно подвернувшуюся нам античную трагедию, читаем несколько сцен — и затем, разочарованные, ставим ее обратно на полку, в добросовестном убеждении, что мы всё это давно переросли.

Тем не менее, опыт античной трагедии, или, например, классической живописи свидетельствует о том, что законы прямой перспективы отнюдь не умервщляли мир в восприятии и художников, и зрителей.

Этот последний конфликт сродни конфликтам в античной трагедии, конфликтам классицизма, где общественный долг оказывается важнее личных страстей.