Недаром у меня, тринадцатилетней девочки, было чувство, что живу десятую жизнь, не считая знаёмых мною — отца, матери, другой жены отца, её отца и матери, — а главное, какой-то прабабки: румынки, «Мамаки», умершей в «моей» комнате и перед смертью вылезшей на крышу — кроме всех знаёмых — все незнаемые.