Мы смущаемся и скорбим, а часто и плачем, когда видим, что по площади ведут на смерть людей, уличённых в
постыдных делах и долгое время проводивших такую жизнь, и притом незнакомых и никогда не виданных нами; как же мог не чувствовать человеческой скорби тот, кому велено было сына своего, законного, единственного, рождённого сверх чаяния по истечении столь долгого времени и в самой глубокой старости (от чего любовь сильнее воспламеняется), этого сына, ещё юного, заклать собственными руками и принести во всесожжение?
