В результате, когда честное сознание судит
писателя, фиксируя его в одной из этих форм, например, делая вид, что осуждает произведение, так как оно не удалось, другая честность
писателя протестует во
имя всех остальных моментов, во
имя чистоты искусства, находящей в неудаче свой триумф, — и так всякий раз, когда
писателя ставят под сомнение в одном из его аспектов, ему остаётся лишь признать себя другим: когда к нему обращаются как к автору прекрасного произведения — отказаться от произведения; когда хвалят его вдохновение и талант — видеть в себе лишь учение и труд; и когда все читают его, говорить: кто меня может читать?