Плащ из мокрого брезента — ироничный намёк на не пригодившуюся мантию барда-скитальца, знак прозаичности и тяжести земного пути.

Это были те провинциальные комнаты, которые (вроде того как в некоторых местностях целые участки воздуха или моря бывают озарены или напоены благоуханием мириадов микроскопических животных, для нас невидимых) пленяют нас тысячью запахов, выделяемых добродетелями, рассудительностью, привычками, всей сокровенной, невидимой, избыточной и глубоко нравственной жизнью, которою насыщен в них воздух; запахов ещё в достаточной степени природных, подернутых сероватой дымкой, как запахи соседней деревни, но уже жилых, человеческих и свойственных закрытым помещениям, — изысканное и искусно приготовленное прозрачное желе из всевозможных фруктов, перекочевавших из сада в шкаф; запахов, меняющихся вместе со сменой времён года, но комнатных и домашних, в которых острый аромат белого желе смягчён духом горячего хлеба; запахов праздных и пунктуальных, как деревенские часы, бесцельно блуждающих и строго упорядоченных, беспечных и предусмотрительных, запахов бельевых, утренних, богомольных, дышащих покоем, приносящим лишь умножение тоскливости, и прозаичностью, являющейся неисчерпаемым кладезем поэзии для того, кто на время погружается в неё, но никогда в ней не жил.

Жестокий в своей прозаичности ответ — жизнь.

Именно поэтому меня неизменно притягивают английские рисовальщики и английские писатели с их подчёркнуто трезвой, как утро в понедельник, деловитостью, прозаичностью и склонностью к анализу, их образы, в которых есть что-то прочное и основательное, такое, на что можно опереться в дни, когда мы чувствуем себя слабыми.

Серые будни, привычные мысли, давно ставшие цитатами, и прозаичность повседневности — как избавиться от скуки, живя в современном мире?

В английских рассказах о привидениях прозаичность сочетается с жаждой разоблачения или одухотворённостью самого высшего толка.

Прозаичность жизни, её техницистская «расколдованность», её неупорядоченность будто бы потребовали от поэта, чтобы он отложил в сторону свой музыкальный инструмент, лиру, старый символ гармонии, согласия, и заговорил с миром на одышливом языке рассогласованности, аритмии.

Все эти документы поражают деловым реализмом и политической прозаичностью.