В тот день, когда начинается наш рассказ, между 10 — 11 часами вечера, в то время, как ураган свирепствовал, с корнем вырывая столетние деревья и превращая ручьи в бурные потоки, харчевня негритянки светилась как отверстие ада; за плохо притворенной её дверью слышались хриплые голоса пьяных гостей, оравших песни.

Из магнитофона неслась одна из самых любимых её песен, самых глубоких: о том, кто ненависть — самое ужасное, самое низкое чувство, что нельзя, опасно человеку ему поддаваться, ненависть хуже зависти и страшнее оспы и чумы, никого не надо ненавидеть, надо всегда прощать, даже тех прощать, кто и в самом деле виноват перед нами, кто ушёл от нас, кто предал нашу любовь... Может быть, начать концерт с этой песни?

Три заключительные песни — это своего рода предостережение, все они связаны с темой плохой семейной жизни, отказа от замужества, об опасности встречи девушки с другом.

А вечером опять приказ старшины, и опять сопение и топот, и опять лишний круг, и опять песня, надоевшая хуже ночных подъёмов...

Напряжённая обстановка прежде всего исходила от улицы, где теперь стали появляться вооружённые солдаты, толпы плохо одетых, а иногда и грязных людей, горланивших революционные песни, отпускали нелестные словечки в адрес проходивших мимо прохожих, лузгали семечки.

Распространены были обвинения в лени, излишней прожорливости, плохой работе на раскопе, пении песен без голоса и слуха, коварных замыслах по уничтожению хозяйственной палатки или всего лагеря, шпионстве в пользу инопланетян или по заданию другой университетской археологической экспедиции (о, это было куда серьёзнее) и многое другое.

Теперь-то она знает наизусть всю песню и распевает не хуже других: «Вечер прекрасный, милый покой».

Вообще он считался поэтом, выпускал книги, композиторы писали на эти стихи песни, но стихи были плохими.