Нигде парадокс передачи непередаваемого — другой личности — не выступает столь открыто, как здесь, — и выступает не как трагическая тайна, но как тайна блаженства и обетования.
В сущности, делать можно только одно: показывать со всё новых и новых исходных точек, каким образом все качества и существенные черты этого образа вливаются в непостижимое, — правда, в непостижимое, полное бесконечного обетования.
Это многолетнее странствие было необходимо для того, чтобы из беспорядочной массы рабов, при малейших трудностях поддающихся слабости и впадающих в неверие, возродился народ, достойный божественного обетования.