Вопрос сполна выдавал невинность милого ребёнка и его неосведомлённость о суровой жизненной правде, естественную в его возрасте — ведь, судя по всему, прежде он нечасто путешествовал.

На листьях и на траве ещё дрожали слезинки росы, всё вокруг улыбалось этой чудной улыбке утра после мглистой и дождливой ночи, которая походит на улыбку сквозь слёзы на лице капризного, но милого ребёнка.

Нам снова и снова повторяли, что в один прекрасный день наш милый ребёнок превратится в угрюмого и замкнутого постороннего человека, который будет критиковать наши вкусы, подвергать сомнению установленные нами правила и отвергать наши жизненные ценности.

Очевидно, что гораздо приятнее иметь дело с милым ребёнком, который рано пошёл и рано начал говорить, хорошо учится в школе и всегда окружён друзьями, чем с ребёнком, которого природа не наделила привлекательной внешностью и выдающимися способностями.

Люди боятся одной мысли о том, что вместо их собственного милого ребёнка в колыбели может появиться подменыш фей; и если там оказывается сморщенное маленькое существо, его иногда выносят ночью и оставляют на ночь в открытой могиле до утра, когда, как они надеются, там снова окажется их собственный ребёнок, хотя чаще там не находят ничего, кроме хладного трупа несчастного изгоя.

Детская непосредственность взгляда отягощается повседневными заботами, делами, неурядицами, ВОЗРАСТОМ — этим всесильным разрушителем, и взгляд остывает, подёргивается дымкой, делается пожившим и повидавшим, и окружающие, заглянув в твои усталые глаза, говорят о тебе уже не «милый ребёнок», а «очаровательная женщина» — комплимент пленительный и вместе с тем чуть-чуть горький, как вкус полыни.

И ещё о том, что надо быть настоящими, как этот милый ребёнок, дарящий нам свои настоящие, неподдельные эмоции!

Зато в быстро сгущавшихся сумерках не заметила небольшой ямки, вырытой неким милым ребёнком.