Да и делай это разумно и осторожно, чтобы люди не посмеялись и над тобой, и над тем, кто патентовал тебе привилегию колоть им глаза своей персоной или упряжкой.

Она снова спросила есть ли снотворное, а я был тут как тут со своими искусительными «о да, мадам, есть одно патентованное средство», и со своими дежурными «не бойся, милая», а она со своими «нет» и со своими «пожалуйста, осторожней» (сначала всё было на «вы») и со своими трогательными опасениями, что я её собой разорву напополам, действительно, опасность была, и со своими ошалевшими улыбочками, а когда я ей предложил поцелуй со своей стороны, конечно, не в губы, нет, хотя потом было и это, она сказала, что не желает моих контрибуций, и так на все специальные предложения — только крутить носом и чёрт побери где таких недотёп воспитывают, хотя теперь это всё равно, что рукоблудие — вспоминать о таких вещах, это всё равно, что вытирать саваном пот, словом, чувствуешь себя неловко и в горле стоят слёзы.

Тезисы свои я не патентую и позволяю их развивать всем желающим.

Не помогали ни голодовки, ни стократное подтягивание на патентованной английской перекладине.

Эти вещества были внедрены в клиническую практику только в 1958 году, первым патентованным препаратом был фенформин, потом — буформин, сейчас применяют только метформин.

Из его корней, листьев, цветков и плодов изготавливают разнообразные патентованные препараты.

Чего только не приходилось ему патентовать!

Несмотря на то, что книжка эта представляет собою самую беспорядочную кучу разных заметок, вырезок, выписок, набранных случайно и на лету, кое-где и кое-как, записанных тоже как пришлось и чем пришлось (один раз даже шпилькой, а раза два спичкой), — несмотря на всё это, то есть на беспорядочность и отрывочность всего попавшего в мою книжку, вся эта безалаберная куча в конце концов убеждает меня, что в проявлениях того, что я позволил себе назвать «сущей правдой», не только нет ничего случайного, но, напротив, — и именно в настоящее время, — повсюду обнаруживается усиленная жажда её, этой самой сущей правды, что именно теперь, когда романиста начинает заменять зоолог, когда патентованные сердцеведцы находят возможным определить самые трудные минуты в жизни современного человека выражением «просто свинство», когда — в подтверждение доведённых до такой простоты взглядов на человеческую породу ежедневная действительность то и дело выдвигает факты, как нельзя лучше подтверждающие, что человек действительно — зверь, животное, достойное только холодного изучения зоолога, именно в такую-то минуту это доказанное и выясненное животное никогда не болело так сердцем, как теперь.