Но если и сама процедура измерения обусловлена всего лишь одной из иллюзий человечьего господства над миром, необходимой для поддержания практической деятельности и порабощения самих деятелей мертвящей жестокостью нашёптываемых временем схем, если темноватая символика вечности-бесконечности, недоступная мере, возвышенно маячит в иллюзорной перспективе искусства, свободного устремляться к недостижимому и необъяснимому, то почему бы — в-четвёртых — не соблазниться очередной иллюзией и не попытаться, пусть и превращая попытку в пытку, одухотворить языком искусства холодность и отстранённость самого времени?

Для индивидуальных субъектов их собственное пространство живительно и в то же время мертвяще; они развиваются в нём, высказывают себя, сталкиваются с запретами; затем они умирают, обретая могилу в своём же пространстве.

Так, разбивая предрассудок мертвящей религиозности, не сразу видит человек, как живая сила сердца пробуждает и радость, и мощь, и верность всему вечному.

Те, по чьей вине я заточён в своей мертвящей темнице, — о, как пожалеют они, когда я вырвусь на свободу!

Нельзя даже сказать, что она была бледна — потому что назвать бледностью эту мертвящую пепельную серость, словно ожог, словно ядовитый мох расползшуюся по лицу, было нельзя.

Фонари ярко светили у тротуара, придавая мертвящий оттенок лицам людей, и не излучали почти никакого рассеянного света — как звёзды на небе, которые ярко сверкают, но разглядеть что-нибудь не помогают.

Но вместо мертвящего душу грохота разрывов снарядов мы увидели только красивые столбы воды, поднявшиеся в паре тысяч ярдов слева по борту.

Если бы ложь предстала перед ним в виде юной и прекрасной женщины и с улыбкою манила его в свои роскошные объятия, а истина в виде страшного остова смерти, летящего на гигантском коне с косою в руках: он отвергся бы, с презрением и ненавистию, от обольстительного призрака и бросился бы в мертвящие объятия остова... Ему лучше ощутить себя в действительных объятиях страшной смерти духа, чем схватить в свои руки призрак, долженствующий исчезнуть при первом к нему прикосновении... И это совсем не скептицизм: это, напротив, обожествление истины, которая может быть страшна только для ограниченности индивидуального человека, а сама в себе есть вечная красота и вечное блаженство.