Счастье рухнуло, когда ей исполнилось пять лет, — отец принялся строить кемпинг, мать начала пить, а кормилица стала ломать малышку как личность.

В автобусе мать начала болтать, какое у неё было детство и что если бы она могла что-то в себе изменить, то избавилась бы от робости.

В какой-то момент мать начала часто озираться, теребить в руках сумочку и крепко хватать дочь за руку, держа так, будто должно произойти что-то страшное, от чего придётся убегать.

Ежеминутная опасность потерять страстно любимое дитя и усилия сохранить его напрягали ее нервы и придавали ей неестественные силы и как бы искусственную бодрость; но когда опасность миновалась — общая энергия упала, и мать начала чувствовать ослабление: у нее заболела грудь, бок, и, наконец, появилось лихорадочное состояние; те же самые доктора, которые так безуспешно лечили меня и которых она бросила, принялись лечить её.

Скоро прослышат о новой девушке дальние и ближние соседи, и мать начнёт строго поглядывать на молодых парней, жаждущих заполучить ясную жениховскую бусину в косу...

Войдя в камеру, он обрезал у ребёнка с головы все его кудри, а поскольку мать начала кричать и плакать, он и у неё обрезал её длинную косу, бросил косу на пол и с проклятиями стал уходить.

А вот если мать начнёт тайком утирать слёзы, недалеко до сердечного приступа — а это всегда заставляло его ощущать себя виноватым... Нет, уж лучше резкость, чем сердечный приступ!

С шести лет мать начала давать ей уроки, в результате чего дочь возненавидела музыку — такая реакция девочки была следствием чувства самостоятельности, весьма развитого для её возраста: она не выносила никакого внешнего принуждения.