Наши внутренние процессы функционируют с чрезвычайной буквальностью.

Ей давно уже не с кем было говорить на этом изношенном полнозвучном языке, родившем большинство философских и религиозных терминов и сохранившем изумительную буквальность и первоначальный смысл слов: и поныне на этом языке прачечная зовётся катаризма, перевозка — метафорисис и стол — трапеза.

Даже стремление к повышению степени буквальности нецелесообразно, потому что буквальный перевод далеко не всегда самый точный, так как тут опускаются смысловые и интонационные нюансы, значащие в литературном произведении куда больше, чем формы глаголов или синтаксические обороты.

Но впоследствии я понял, что поражающая странность и своеобразная красота этих фресок обусловлены значительным местом, занимаемым в них символом; и то обстоятельство, что он был изображён не как символ, ибо символизированная идея нигде не была выражена, но как нечто реальное, нечто действительно испытываемое и материально осязаемое, придавало значению произведения как бы большую буквальность и большую точность, придавало его назидательности большую наглядность и большую действенность.

Требование буквальной передачи синтаксиса (которое, если его понимать буквально, ужаснуло бы практических переводчиков) в конечном счёте имеет своей целью добиться иной буквальности — буквальности абсолютного «чистого языка», который возвышается над различиями реальных языков — «несовершенных, ибо множественных» (Малларме).

Очевидно при этом, что эти воспоминания, лишённые для субъекта буквальности собственной феноменальности, есть воспоминания вытесненные.

Задавать вопросы, добиваясь буквальности, не означает, что описание неправильное.

Но простая буквальность опять-таки не есть ни христианская, ни религиозная, ни мистическая точка зрения.