Действительно, как в дурном сне, наплывают друг на друга повторяющиеся, однотипные синтаксические конструкции — «от зубьев пилотов, от флотских трезубцев, от красных зазубрин...», «... не может проснуться, не может, засунутый в сон на засов...», «за косноязычною далью... за челюстью дряхлой, за опочивальней...», «на бешеном стебле, на стебле осиплом, на стебле, на стебле зимы измочаленной», «Он сорван был битвой, и, битвой подхлёстнутый...» Стихотворение и заканчивается многоточием, вдруг оборванным — оборванным из-за дурной бесконечности — повтором.

А в семь часов вечера уже все ворота заперты на тяжёлые железные засовы, и каждый хозяин собственноручно спускает с цепи старого, злого, лохматого и седомордого, осиплого от лая кобеля.

Высоко над головами, словно тягучий осиплый прибой, шумела крыша из не различимых снизу листьев.

И, естественно, моя насмерть перепуганная клиентка, полностью лишившаяся дара речи — осипла, бедняга, как кричала.

Эти торговцы, как правило, были государственными или креп осипл ми крестьянами и за свою деятельность должны были платить особый оброк.

Воспитательница уже осипла, отгоняя ребят от бруса, через который так легко было вывалиться.

Впрочем, багровый, изжелта, цвет лица, тусклые, оловянные глаза и осиплый голос ясно давали знать, что не в неге и не совсем скромно провёл он первую молодость, но только железная натура его, ещё более закалённая в нужде, не поддалась ничему, и он, в сорок лет, остался тем же здоровяком, каким был и в осьмнадцать.