— Окрикивали они каждого проходящего.

Учительница даже перестала окрикивать её, чтоб она смотрела на доску, а не в экран.

Им нравилось находиться там, потому что можно было бегать, где хочешь, и никто не окрикивал тебя, как в городе.

Он трясся и стирал слюной номер телефона, написанный на руке, но никто его не окрикивал, потому что все лежали такие сонные, а кто-то всё время хрипел, как будто подавился — слишком много воздуха заглотил.

И он хотел трогать всё, но его окрикивали каждый раз, и ему только удалось потрепать немного резиновую лошадку из шины в отдельном павильоне для жалости, куда родственники зашли, перепутав дорогу, и откуда выходили так быстро, словно на них кинулись все невидимые блохи мира.

А чаще даже и не пел, а молча, крепко стиснув зубы от наплыва неведомой ярости, страданий и восторга, нёсся вперёд и был как слепой: не видел встречных, не окрикивал, не замедлял бешеного хода ни на заворотах, ни на спусках.