Грудь императора с присвистом приподнялась, внутри неё что-то булькнуло, и воздух начал выходить из обмякшего тела сам по себе, с едва слышным шипением.
Через минуту она уже сидела и, стоически скрывая отвращение, взирала на изменения, происшедшие с ней, на уродливость собственного тела, втягивая с присвистом воздух сквозь стиснутые зубы.