Страшное описание чумы, завершающее поэму старого материалиста, способно блестяще подтвердить мысль его об освободительном значении смерти, но оно вместе с тем даёт и страшную картину жизни, завершённую картиной чудовищных человеческих страданий.
Разница заключается здесь в том, что наш материалист склонен придавать этому миру грёз уже вполне реальное значение, так как он видит в основе его реальный, большой фактор: половую жизнь и деторождение.