Проповедник немедленно стал рассказывать, что он миссионер, был далеко, видел много, скорбел над распространяющимся между христианами неверием, с отрадой останавливался взором и сердцем на своём отечестве и затем
вдался в такие заявления своего национального чувства, что всякому, не французу, это должно было показаться, по меньшей мере, странным.