Но верх изумления вызвал в нём мой рассказ о том состоянии, в котором я находился в первое время после разъединения моей души с телом, о том, как я видел всё, видел, что они хлопочут над моим телом, которое, по его
бесчувствию, имело для меня значение сброшенной одежды; как мне хотелось дотронуться, толкнуть кого-нибудь, чтобы привлечь внимание к себе, и как ставший слишком плотным для меня воздух не допускал моего соприкосновения с окружающими меня предметами.