Так, один из них пишет: «Недостаточно изучены критический реализм и модернизм в его разветвлениях... Чтобы глубже разобраться в литературном процессе рубежа XIX — XX вв., необходимо тщательно изучить творчество всех писателей, многочисленные течения и школы».

Литературный процесс сегодня весьма разнообразен, и в нём появляется множество самых разных героев, в том числе и таких, которые подчас представляются нам наисовременнейшими.

Всё-таки успешная профессионализация, возможность писать и печататься, невзирая на придирки цензуры, значила для них очень много, и себя они всегда опознавали как легитимных участников литературного процесса, которые заняли культурную нишу, позволявшую, несмотря ни на что, работать.

Астафьеву в нелепой дефиниции виделось стремление официоза упростить и реальную сложность литературного процесса, и возможную рецепцию текстов, которые как бы заранее предлагалось читать через тематические классификаторы (проза «деревенская», «городская», «производственная» и т.

На мой взгляд, важнее контекстуализировать их и показать, как складывались эти репутации, как поддерживались, какую роль играли в групповом и персональном самоопределении, как влияли на концептуализацию критикой литературного процесса.

Очевидно, что обе точки зрения, возникшие внутри литературного процесса 1970-х и в экстремальной форме озвученные на рубеже 1980 — 1990-х, есть результат оценки позднесоветской культурной реальности разными интеллектуальными группами, адаптации её к модели мифологического противостояния добра и зла.

Суждения такого рода были свидетельством достаточно широкого представления о литературном процессе, вобравшем в себя и явления такназываемого «истинного романтизма».

Это позволяет говорить об универсальном характере процесса саморефлексии прозы, обнаруживающегося в литературоцентричной поэтике и характерного не только для определённого типа творчества (модернизма), но и всего литературного процесса первой трети XX века.