Не знаю, наблюдал ли кто-нибудь за мной, но, несомненно, я своим поведением выдавал гораздо больше, чем она хотела скрыть, — я не мог заставить себя смотреть в другом направлении, я должен был... да, я должен был смотреть на неё, я пожирал её глазами, я издали впивался в её невозмутимое лицо, следя, не уронит ли она маску, хотя бы на миг.

И затем... затем, в конце концов, от игры в гольф не становятся ведь беременными... я знал... то есть я должен был вдруг с ужасающей ясностью представить себе... это и была та мысль... с ужасающей ясностью представить себе, что эта спокойная, эта надменная, эта холодная женщина, презрительно поднявшая брови над своими стальными глазами, когда я, только для протеста... да, почти негодующе взглянул на неё, что она два или три месяца назад, разгорячённая, лежала в постели с мужчиной, голая, как зверь, и, может быть, стонала от наслаждения, и тела их впивались друг в друга, как их губы... Вот это, вот это и была обжигавшая меня мысль, когда она посмотрела на меня с таким высокомерием, с такой неприступной холодностью, словно английский офицер... и тогда, тогда всё напрягалось во мне... и я обезумел от мысли унизить её... с этого мгновения я видел сквозь платье её голое тело... с этого мгновения я только и жил мыслью овладеть ею, вырвать стон из её жёстких губ, видеть эту холодную, эту гордую женщину в порыве сладострастия, как тот, другой, которого я не знал.

Женщина стонала, вытягивалась, впивалась пальцами, комкала простыню.

Зато дикарь, насколько я узнал его, не знает жадности к деньгам, которые, подобно раку, впиваются в сердце белого человека.

Шаг в сторону, вперёд, впиваясь золотящимся взглядом в бледное личико.

Трёххвостый стальной крюк раскрутился и взлетел, тихо звякнул, впиваясь в настил.

Клыки, полные яда, впиваются в вены, наполняя их силой.

Ведь, они, образно говоря, впиваются в мозг и сердце!