Лёд искрился в лучах уходящего солнца то синим, то зелёным огнём, внизу чернели скалы, а над всем этим нависало тёмно-синее небо, по которому летели гигантские всадники...

Сжатый воздух дрожал от малейшего звука, и, словно великаны, со всех кровель обеих набережных подымались и неслись вверх по холодному небу столпы дыма, сплетаясь и расплетаясь в дороге, так что, казалось, новые здания вставали над старыми, новый город складывался в воздухе... Казалось наконец, что весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами, в этот сумеречный час походит на фантастическую, волшебную грёзу, на сон, который в свою очередь тотчас исчезнет и искурится паром к тёмно-синему небу.

Ковёр, хлюпая набухшими кистями, тяжело взмыл вверх, и вскоре над ними уже открылось чистое тёмно-синее небо, усеянное редкими звёздами, а под ними покоилось белоснежное море облаков с застывшими округлыми волнами.

Посмотрев на тёмно-синее небо, усеянное белыми облаками, я вспомнил расхожую фразу: Ein Wetterchen zum Eierlegen — «В плохую погоду куры лучше несутся».

Вчерашний резкий ветер разогнал облака, несколько недель скрывавших ото всех по-зимнему тёмно-синее небо, и теперь солнце отрывалось вовсю, заливая весь мир ослепительно белым светом.

Час явления genius loci Петергофа наступает в летний день, когда дует порывистый ветер; по тёмно-синему небу быстро несутся лёгкие облака, то скрывая солнце, то открывая его; причудливые тени плывут по сочно-зеленой траве, скользят по пихтам и каштанам, обволакивают сверкающие золотом статуи; ветер колеблет струи фонтанов и на потемневшем буро-синем море вздувает пену волн; доносится крик незримой чайки.

Молодой месяц то забегал за белые, прозрачные облака, то снова появлялся на тёмно-синем небе и как в бесконечном зеркале отражался в обширном и чистом пруде, вставленном в кудреватую рамку лоз и тростника; изредка раздавались всплески воды от падавших в неё с неба диких уток, и тогда полночный концерт прибрежных птиц умолкал на минуту и снова начинался под мерный и звонкий стук чугунной доски сельского сторожа... Мы прошли сад, плотину и стали взбираться на холм.

Скаты крыш покрывал неглубокий, в ширину ладони, снег, голубевший под морозным тёмно-синим небом, и клубы пара застывали над трубами, словно призраки, отливая мертвенно-зеленым, впитав цвет светлеющего востока; а в трубах глухо и заунывно подвывал ветер.