Это — зажжён фитиль, и бежит искра к пороховой бочке: может быть, фитиль длиною в часы, может быть — в дни, но с каждой минутой всё ближе искра — и вот грохнет полымем, дымом, кусками человечьих сердец, моего сердца.

Весной 1547 года столица напоминала пороховую бочку в прямом и переносном смысле: в кремлёвских башнях сложили огромные запасы «пушечного зелья», а на московских посадах толпилось невиданное раньше количество разорённого и разбойного люда.

Встреча с «Канариасом», даже под охраной конвоя, ни у кого, конечно, радости вызвать не могла, ибо, пользуясь преимуществом хода и дальнобойности, «Канариас» может обстреливать нас, сам оставаясь неуязвимым, а много ли надо нашей «пороховой бочке с зажжённым фитилём?».

Страхи и желания многих государств и народов пока ещё не привели к европейской войне, но стали пороховой бочкой, к которой оставалось лишь поднести спичку, чтобы грянул взрыв.

Фитиль поднесли к пороховой бочке, и теперь должен был последовать неминуемый взрыв.

Я приближался к этому человеку с ощущением, будто подносил факел к открытой пороховой бочке.

Вы, мисс, и впрямь пороховая бочка, и я чертовски глуп, что прикасаюсь к вам.

Словом, юг превратился в пороховую бочку.