Это касается сердца и души, их единства неразрывного, без чего невозможна нормальная жизнь, об «истине и вере», содержащихся в религии, ибо «сущность религии есть неизменный во веки дух света, проникающий все формы земные» (450).

Не эрудиция, широкие знания или сообразительность, а интеллект в чистом виде, как способность во всём на свете сомневаться, перепроверять каждую истину, формулировать задачи и, разумеется, решать их.

Пифагорейцы рассеялись по свету, унося с собой обрывки учения об истине.

Как раз такая и была у меня тогда, и я не знал, что её надо просветить другим светом, чтобы приобщить к истине, потому что в ней самой нет истины.

Даже они со временем могут ещё переувериться и перемениться по той же заботливости о благочестии, по которой они противились; ежели только коснётся их слово и, как железо в кремень, или внутренне, или внешним образом произведёт благовременный удар в их оплодотворённое уже и достойное света разумение, в котором от малой искры весьма скоро может воссиять светильник истины.

Но вдвойне нелегко будет докопаться до истины, если информация не выйдет в свет.

Её абсолютизация подрывает основания её возможности: будь истина «не убий» абсолютной, она бы вообще никогда не смогла появиться на свет, не говоря уж о вечном существовании.

Эфиоп ответил: «Старше всего время; прекраснее всего свет; больше всего мироздание; разумнее всего истина; неотъемлемей всего смерть; полезнее всего бог; вреднее всего демон; сильнее всего удача; легче всего сладость».