Впервые орифламму получил 24 июля 1315 г.

Его место в походе и в бою было при старшем брате и при святой орифламме.

Изба её вечно была завешена свежевыстиранным бельём (во дворе оно никогда не успевало просохнуть из-за почти не прекращавшегося дождя), и порой пришедшему к ведьме приходилось некоторое время искать выхода из мягкого, влажного лабиринта или, осознав тщету этих поисков, обречённо вставать на четвереньки и под аккомпанемент кошачьего мяуканья проползать под полощущимися на сквозняке заплатанными орифламмами, и цвет флагов перемирия становился лишь прибавочной издёвкой над и так уже готовым расплакаться несчастным просителем, не дерзнувшим не то, что снять с прогнувшихся верёвок прищепки, но даже приподнять уголки свисавших почти до пола стягов его собственной капитуляции — истёртых знамён, от прелого запаха которых становилось тошно.

Тонкие нити то заплетались в кружевные вереницы орифламм и безмятежно хохотали, то из безобидных и милых хороводов серебристой кудели превращались в тугие лески, угрожавшие с секунды на секунду врезаться в горло, то казались тоненькими бикфордовыми шнурами, способными в один миг взорвать реальность, а порой сворачивались в коконы ракушек, на крошечных панцирях которых он различал сплетение сотен похожих на закрытые глаза чешуек.

Встанем на защиту этого истерзанного сердца. Пусть оно будет нашей орифламмой.