В этом состоял большой соблазн, так что сначала от волнения никто даже не подумал о надувательстве: речь шла об исторической политике.

Скажем, чтобы закрепить «желание жить вместе», может потребоваться апелляция к идеям славяно-тюркского симбиоза, создание прагматической версии евразийства, включающей реабилитацию ордынского периода нашей истории (кстати, такое развитие событий пришлось бы по душе многим украинским энтузиастам исторической политики).

Вполне вероятно, что решив первоочередные задачи и создав иллюзию адекватного ответа центрально — и восточноевропейским «фальсификаторам», наша историческая политика перейдёт в стадию целенаправленной инвентаризации и комплексной реинтерпретации «богатого наследия воспоминаний».

Распознать, вычленить и, в конечном счёте, маргинализировать обладающие конфликтным потенциалом, разрушительные для формирования общегражданской идентичности политизированные, тенденциозные версии истории — прямая задача не только отвечающих за проведение «исторической политики» госструктур, но и гражданского общества в целом.

Поэтому любая национально ориентированная историческая политика нацелена на исключение из публичного дискурса глумливых, ёрнических, оскорбительных для памяти предков трактовок любых страниц истории — как героических, так и трагических, или, как вы выразились, «не самых светлых».

Допустимо ли вообще такое словосочетание, как «историческая политика», неизбежно подразумевающее вмешательство государства в историческую науку и её производные (учебники, пособия, журналы, художественные произведения)?

Реалии современного мира таковы, что любая суверенная власть так или иначе проводит свою историческую политику, то есть, выражаясь вашим языком, «использует историю» в своих интересах.

У нас же историческая политика в государстве отсутствует как данность.