Едешь-едешь, бывало, смотришь-смотришь по сторонам — и вдруг с какой-нибудь возвышенности бросится тебе в глаза целая кучка тесовых, камышовых и иных кровель, замелькают частыми зелёными пятнами крошечные садишки, огороженные плетнями, сквозь которые свободно шныряют свиньи и поросята, засверкает тинистый пруд, заросший осокою и чапыжником, и зачернеются покоробленные мужицкие избёнки, беспорядочной толпою обступившие домики с тесовыми, камышовыми и иными кровлями.

В стороне от тех мест, где обыкновенно гуляли дачники, что-то зачернелось.

Море зачернелось под парусами, вода буграми клубилась под несчётными вёслами, со всех сторон слышан был вопль мятежа.

Лошадь, не сбиваясь, пошла по занесённой дороге, и не проехали они по ней сорока саженей, как зачернелась прямая полоса плетня риги под толсто засыпанной снегом крышей, с которой не переставая сыпался снег.

И действительно, не проехали они ещё и десяти саженей после канавы, как перед ними зачернелись, очевидно, деревья и послышался какой-то новый унылый звук.

Среди снежного моря зачернелось что-то, ближе и ближе — прямо на чернизину летит мужик.

Чуть заметными, беловатыми полосками побежал огонь по сухому валежнику, зачернелся дым, а потом полосы огня, по мере того как темнело небо, краснели; клубы дыма исчезали в темноте, сверкая по временам мчавшимися кверху звёздочками искр, или прорезывались кровавыми языками пламени, когда бродяга шевелил костёр или бросал свежий валежник.