И тайну душ прорвёт, сквозь тайну вежд.

Пока они крутили боевой танец вокруг вежда, я, наконец, пересчитал их — двадцать четыре.

Напавший зажал меня вежду своих колен и плотно прижал к земле, это больше мешало ему самому, нежели помогало.

Отнял у чрева наглость пресыщения и неразрывное с ним неистовство, утвердил око в веждах целомудрием, переселил гнев, связал члены, заградил смех.

У них видимы были колена, оцепеневшие от множества поклонов; глаза, померкшие и глубоко впадшие; вежды, лишённые ресниц; ланиты, уязвлённые и опалённые горячестью многих слёз; лица, увядшие и бледные, ничем не отличавшиеся от мёртвых; перси, болящие от ударов, и кровавые мокроты, извергаемые от ударений в грудь.

По-видимому, красота обещает примирение за пределами противоречий момента, как бы помещая трагедии времени в более широкую перспективу гармонии и смысла, в равновесие вежду светом и тьмой; красота кажется оправданием своего же насилия.

Льстя себя такими надеждами, я с величайшим нетерпением поджидал рассвета, и не успели первые лучи коснуться моих вежд, как я уже был на ногах и поднял такой шум, что разбудил весь постоялый двор.

Палящее, словно миллион пожаров, солнце норовило во что бы то ни стало выжечь вежды.