Может, спустя ещё тысячу лет или пять, а то и все десять, на том самом месте, где я стою сейчас, обозревая окрестности, какой-нибудь молокосос раскроет книжку, написанную на языке доселе неслыханном, повествующую о нынешней жизни — о жизни, которой тот, кто эту книжку написал, даже и не нюхал, о жизни с усечёнными формами и рифмами, о жизни, имеющей начало и конец, — и, закрыв книгу, мальчик подумает: что за великий народ были эти американцы, что за
удивительная жизнь была когда-то на этом континенте, на том, где теперь живёт он.
