По кончине моего наставника, предоставленный самому себе, я начал понемногу уклоняться в широту пространного пути: сперва стал с большим интересом следить за событиями жизни мира; потом, побуждаемый желанием и другим передать свои впечатления, уже не мог удержаться от
продолжительных разговоров и пересудов; наконец, привязался даже к временному, тленному... В душу внедрилась пустота, сердце охладело к молитве, а воспоминания прежней жизни как бодцами уязвляет меня и побуждает снова искать руководства.
