И так всегда: проблеск человеческого уязвляет покой за миг до того, как он обернётся истиной, немедленно обращая его в ожидание и вопрос; в этом кроется бесконечная власть человека, который и есть прореха и проблеск; но он же и отдушина, извергающая
потоки событий и многое из того, что могло бы быть, бездонная пробоина, восхитительная язва, исхоженная вдоль и поперёк тропа, где не может быть ничего настоящего, но всё ещё будет — как шаги той женщины в шляпке и сиреневой накидке, что медленно бредёт вдоль кромки прибоя, расчерчивая справа налево утраченное совершенство громадного пейзажа, поглощая путь до человечка и его мольберта, покуда не оказывается совсем близко от него, так близко, что ничего не стоит остановиться и молча смотреть.
