Я плыл в незамутненной чистой воде, руки то и дело задевали стрельчатые, острые листья осоки, со дна, щекоча тело, поднимался потревоженный холодный ил.
Дёрн был вялый, луговой, кое-где ещё влажный, потому что там, где мы копали, весной разливалась старица, которая высыхала нескоро, к середине лета, заглушённая купальницами и осокой.
По обоим берегам из смутных лесов ползут призрачные рати ночи, серые тени, подкрадываясь неслышной поступью к мешкающему арьергарду света и подвигаясь незримыми шагами над кивающей осокой и сквозь вздыхающие камыши; и ночь на мрачном своём престоле складывает тёмные крылья над меркнущим миром и царит в безмолвии, заседая в озарённом бледными звёздами туманном чертоге.
Она услышала меня, присела в скошенной щетинке осоки, притаилась, но глаз мой чувствовала, пугалась его и вдруг бросилась бежать, неуклюже заваливаясь набок.