Вот только глаза — густого, глубокого цвета; они казались бы глазами юноши, если бы не
неизбывная печаль, если бы не память об ушедших навсегда, если бы не острая тоска, таящаяся в чёрных зрачках... Ночи... Ночами тоска становилась нестерпимой, и старик видел почти явственно огромную пустую комнату особняка — с серебряной венецианской вазой на крытом скатертью круглом столе с витыми ореховыми ножками, с затворенным окном, за которым угадывалось жёлтое увядание старинного парка, с осенними хризантемами в синей стеклянной бутыли...
