Лицо машиниста обросло мягкой шерстью молодости, почти пухом, — он брился всего раза четыре в жизни, и притом не бритвой, а ножом, отточенным на бандаже паровоза; сумрачные глаза юноши уже выцвели от
ветра и от внимания к далёкому пространству, губы ссохлись, будто время шло на большой возраст, и кожа, не имея
напора из туловища в виде жирового запаса, износилась в морщины; но зато кости машиниста сильно разрослись, заменяя нежность и мягкость прочной твёрдостью, и руки приобрели мощные размеры, годные для работы на несовершенной машине, и жилы его развились в толстые заросли по всему телу, способные выдерживать любое давление крови при напряжённых усилиях жизни; и вместе с тем странное старчество размышления уже лежало печалью на лице механика.