Века и века — когда мостовая была ещё лугом, болотом, во времена ещё бивней и мамонтов, во времена немых зорь, — обтрёпанная женщина (ибо тень была в юбке), протягивая правую руку, а левую прижимая к груди, стояла и пела про любовь, любовь, которой мильоны лет, она пела, и нет ей конца, и мильоны лет назад любимый (давно он в могиле лежит) гулял, она пела, вместе с нею по маю; но миновали века, пробежали, как летние дни, и не стало его, и горят только красные астры; смерть ужасным серпом скосила безмерные горы, и когда сама она припадёт старой-старой, седой головою к земле — к заледенелому пеплу, — она попросит богов положить рядом с нею охапку лилового вереска, сюда, к ней положить, на
могильный курган, пригретый последней лаской последнего солнца; и тогда только кончится праздник.
