Но этому была ещё причина тайная, странная, глупая, которую я таил, за которую дрожал, как
кащей, и даже при одной мысли о ней, один на один с опрокинутой моей головою, где-нибудь в таинственном, тёмном углу, куда не посягал инквизиторский, насмешливый взгляд никакой голубоокой плутовки, при одной мысли об этом предмете я чуть не задыхался от смущения, стыда и боязни, — словом, я был влюблён, то есть, положим, что я сказал вздор: этого быть не могло; но отчего же из всех лиц, меня окружавших, только одно лицо уловлялось моим вниманием?
