Появления девочки, её дыхание, ноги, волосы, всё, что она делала, — чесала ли она голень, оставляя
белые черты, бросала ли высоко в воздух чёрный мячик, касалась ли голым локтем, присаживаясь на скамейку, — отзывалось в нём (на вид поглощённом приятной беседой) невыносимым ощущением кровной, кожной, многососудной соединенности с ней, словно в ней пульсирующим пунктиром продолжалась чудовищная биссектриса, выкачивавшая из его глубины весь сок, или словно эта девочка из него вырастала, каждым беспечным движением дёргая и будоража свои живые
корни, находящиеся в недрах его естества, так что, когда она внезапно меняла позу или кидалась прочь, это было как рывок, как варварская хватка, как мгновенная потеря равновесия: вдруг едешь в пыли на спине, стукаясь теменем, — к повешению наизворот.