Наш стих, хотя он, может быть, и не открывает новой поэтической эры, но идёт уже от бесповоротно-сознанного стремления символически стать самой природою, отображая и плавные уклоны лебединых
белоснежностей, и все эти переплески её жизней и желаний, и самобытность камней, и всё, что вечно обновляется, не переставая быть сном; наконец, всё, что сильно своей влюблённостью: не любовью, с её жертвами, тоской, упрёками и отчаяньем, а именно весёлой и безоглядной влюблённостью в себя и во всех; и при этом поэт не навязывает природе своего я, он не думает, что красоты природы должны группироваться вокруг этого я, а напротив, скрывает и как бы растворяет это я во всех впечатлениях бытия.
