Тощие деревья, уходящие в бесконечность, их голые чёрные ветви, жестикулирующие, точно пьяные актёры... Серьёзные и призрачные, со стволами бледными, как сигарный пепел.

Долговязый и несколько нескладный завсегдатай кадисских кофеен, немного близорукий и с годами обзавёдшийся изрядным брюшком, он — что только придаёт ему ещё больше шарма — небрежен в одежде: галстук повязан кое-как, жилет вечно засыпан сигарным пеплом.

Непочатый край работы — перед ней, а растерянности... ни грамма; кидается с усердием заправлять измятую постель, подбивает подушку — перья летят в стороны — попутно смахивает пыль и остатки сигарного пепла со стола, и мои бумаги ворошатся, раскладываются по стопочкам.

Свеча оплавляется на ворох исписанной мною бумаги, заливает горячим воском мои мысли, они становятся скользкими, жирными, они погребены под многодневным слоем пыли и сигарного пепла, который никто не убирает.

Несколько бокалов остались без ножек, вся в пятнах, скатерть была усыпана сигарным пеплом, по полу были разбросаны спички.

Цвет лица напоминал сигару, а волосы — сигарный пепел.

Вот как: возжёг свечу, залил воском все бумаги, натряс сигарного пепла, а погоды... не мог изменить, как ни нашёптывал в окно всякие детские заговоры.

И рождённый страстным бегством вихрь сметает со стола половину моих бумаг, а сигарный пепел, должно быть, метелью в воздухе, и осыпается на пол.