Предложения в которых упоминается "рабий"
Когда сущность человека переживается им, как противоположная ему, то он может испытать угнетение рабьего сознания зависимости.
Это было безответное существо, преисполненное покорного страха и рабьей угодливости.
То же «ты», и тот же рабий страх.
Это ясное отсутствие обычного — рабьего, пугливого отношения к своему богу — заинтересовало меня, и всю службу я с великим любопытством наблюдал, как человек беседует с богом, не кланяясь ему, очень редко осеняя себя знамением креста, без слёз и вздохов.
Рабий язык может быть оправдан только высочайшим внутренним благородством и отвагой сатиры; иначе он бесцелен и противен.
С одинаковым правом можно сказать о человеке, что он существо высокое и низкое, слабое и сильное, свободное и рабье.
И он может это делать потому, что он двойственное и противоречивое существо, существо в высшей степени поляризованное, богоподобное и звероподобное, высокое и низкое, свободное и рабье, способное к подъёму и падению, к великой любви и жертве и к великой жестокости и беспредельному эгоизму.
Эгоцентрик есть раб, его отношение ко всему, что «не-я», есть рабье отношение.
Рабья аскеза есть мерзость.
Сознание экстериоризирующее, отчуждающее всегда есть рабье сознание.
Воля к могуществу есть всегда рабья воля.
Высшую ценность — человеческую личность не хотели признавать, ценность же низшую — государство с его насилием и ложью, с шпионажем и холодным убийством почитали высшей ценностью и рабьи поклонялись ей.
Единственно приемлемый, не рабий смысл слова «соборность» — это понимание её как внутреннего конкретного универсализма личности, а не как отчуждения совести в какой-либо внешний коллектив.
Но трансцендентность тоже может быть рабьи понята и может означать унижение человека.
Понимание христианства было рабье.
Толстой будет тоже проповедовать личное нравственное совершенствование, но он не построит рабьего учения об обществе, наоборот, он будет обличать ложь этого общества.
Журналисты мечутся, вспоминают прошлое, вздыхают, надеются, предостерегают друг друга от лишних надежд, не знают, как быть, пытаются отделаться от рабьего языка, не находят слов, натыкаются на предостережения, искренно стремятся быть радикальными, хотят к чему-то призвать, но не знают — к чему, говорят много едких слов, но наскоро, ибо не уверены в завтрашнем дне, скрывают за острыми фразами чувство неуверенности; все растеряны, и каждый хочет заставить остальных думать, что растеряны все, кроме него одного...
С затаённым рабьим желанием царского разгрома в душе, с лозунгами национальной гордости на языке она бросилась — вся без изъятия — в грязный поток шовинизма, стараясь не отставать от печати реакционных громил.
Тщетные, жалкие, смешные, ничтожные планы! Рабья политика!
Рабье учение о смирении исключает возможность бунта и восстания, оно требует послушания и покорности даже злу.
Всякое убийство есть послушность рабьему закону мира.
Эзоповская, рабья речь едва ли когда-нибудь будет ещё звучать таким злобным трагизмом.
И в этом есть что-то рабье, какое-то не гражданское, до-гражданское состояние.
Уже в московский период церковь была в рабьей зависимости от государства.
Это влияние не означало рабьего подражания, как влияние вольтерианства XVIII века.
Но медленно, слишком медленно преодолеваются древние рабьи верования.
Это есть очищение откровения от дурных человеческих привнесений, освобождение от рабьих религиозных идей и верований.
Проклятая пора эзоповских речей, литературного холопства, рабьего языка, идейного крепостничества!
Придавленный к земле, окованный цепями рабьего труда, народ поднимает голову, уже видны черты его вечно юного лица.
— Руки дрожали, сотканное из дыма дерево пошло рабью, растаяло в полумраке кабинета.